Твёрдая власть. Записки русского патриота

Если дурная школа давала единственный годный материал для политической интриги, то спрашивается, какими способами могла интрига обрабатывать этот материал для своих целей? Способами этими весьма естественно служат те отрицательные доктрины, какие порождает всякая историческая эпоха и какими обильно и наше время. Для подобных доктрин всего податливее умы незрелые и вместе возбужденные. Мальчик, не знакомый с жизнью, еще не имевший времени освоиться с ее практическими условиями и в то же время ни умственно, ни нравственно не дисциплинированный, не приученный к основательному логическому мышлению, не способный к самостоятельной критике, ничего не знающий, а считающий себя всезнающим, такой легко поверит всему и пойдет за всяким вожаком.

Молодость, впрочем, всегда наклонна к увлечениям, но годы берут свое, и самые взбудораженные в молодости головы отрезвляются, предоставленные естественным условиям общественного быта.

С другой стороны, отрицательные идеи, как бы ни было вредно их действие на незрелые умы, сами по себе еще не делают их революционерами. Дурная книга может поколебать нравственные правила в молодом человеке, развратить его, сделать его негодяем, уголовным преступником. Но для того чтобы сделать его революционером, надобно, пользуясь его незрелостью и фальшивою умственною возбужденностью, еще фанатизировать его, распалить в нем честолюбие и заставить его поверить в какое-то великое дело, которому он призван послужить.

Занумерованный и посаженный в клетку таинственной организации, он окончательно теряет власть над собой и становится готовою жертвою всякого обмана; вокруг него образуется искусственная атмосфера, которая разобщает его с остальным миром и в которой все представляется ему в известной окраске. Он теряет всякий смысл действительности, всякое чувство господствующих в ней отношений.

И вот довольно нескольких сотен таким образом набранных и подготовленных безумцев, чтобы создать призрак революции и потом вызывать его по мере надобности. Интересы, пользующиеся этим революционным аппаратом, могут не иметь ничего общего с сумбуром, который бродит в голове несчастных фанатиков, высылаемых ими на улицу.

Мы не отрицаем, что ближайшие возбудители наших революционеров сами находятся под властью нелепых идей о всеобщем социальном перевороте, который будто бы они призваны произвести; но мы совершенно убеждены, что весь этот вздор не был бы сам по себе достаточен для того, чтобы поддерживать интерес игры, которая продолжается так упорно и так настойчиво.

Надо думать, и мы в этом совершенно уверены, что в игре замешано нечто более серьезное и что нити главной интриги уходят далеко за горизонт людей, одурманенных революционными идеями. Безумцы, исправляющие должность русских революционеров, сами не знают и не предчувствуют, чье дело они делают, выкрикивая на улицах свой сумбур, и чьи затем приводят в исполнение, губя себя так бессмысленно, так, наконец, нерасчетливо и несообразно с интересами исповедуемых ими учений.

Скажите, из какого побуждения могла бы революционная партия, – если бы таковая действительно существовала в России, существовала не как подделка, а как естественный продукт ее жизни, – из какого побуждения могла бы она подбить своих адептов на нелепую демонстрацию 6 декабря? Каким расчетом могла она руководиться, для того чтобы так позорно выставить себя? Было ли в ее интересе затеять этот фарс, который не мог рассчитывать ни на какой успех? Для чего революция могла бы толкать своих людей на явную для них пагубу безо всякой для себя надобности?

Нет, если была надобность произвести эту демонстрацию, то расчет, ее вызвавший, не имеет ничего общего с порывами безумцев, которые были ее исполнителями.

Почему-то в праздник 6 декабря, в день, не ознаменованный никакими революционными преданиями, никогда прежде не подававший повода к каким-либо революционного характера демонстрациям, собралась в Казанском соборе толпа, как слышно, в сто или полтораста человек, мужчин и женщин известного пошиба, неприлично вела себя в церкви и при выходе, к удивлению и негодованию выходившего вместе с ними народа, принялась кричать и приподняла нарочно для того взятого и прирученного ad hoc [для этого случая (лат.)] крестьянского мальчишку с красным флагом, на котором красовались слова «Земля и Воля», так часто повторявшиеся во времена польского восстания и с тех пор забытые.

Ватага эта, конечно, надеялась справиться с тремя-четырьмя городовыми и рассчитывала, учинив скандал, разойтись подобру-поздорову; но она не сообразила, что ее окружала еще более многочисленная толпа народа, с которою трудно было справиться… Сумасброды пустились бежать, но в руках народа осталось немало пленных, которые будут помнить день 6 декабря…