Твердые орешки

Подсушились мы немного на солнышке, и я сразу предложил в орешник пойти за орехами. Стою, жду, что ребята скажут, а они молчат и на Тимофея смотрят. Оказывается, он пообещал им, что я после купания проведу беседу о прилунении советской ракеты. Наговорил им такого, что я чуть ли не видел, как ее запускали, и с ее изобретателями знаком… А я, признаться, забыл, что он мне еще в письме писал: «Расскажешь нам про всякие новинки, о запуске ракет…»

«Эх, — подумал я, — зря не подготовился!» А потом решил: «Не беда, я все равно по радио слушал и, кажется, в «Пионерской правде» читал. Конечно, до села, наверно, не все доходит, вот они и хотят подробности знать. Как-нибудь сойдет».

Сели мы возле школьных мастерских. Ребят набежало человек двадцать, даже девчонки пришли. Сидят, смотрят на меня, как будто я сам с луны прилетел. Я даже оробел немного, а тут Тимошка начал меня представлять, как настоящего лектора. Откашлялся я и начал:

— Ну, и в общем, — говорю, — сперва наши ученые в космос спутники запускали. А потом начали ракеты пускать.

— Правильно, — уныло сказал кто-то из ребят.

А одна девчонка вдруг спросила:

— А что такое космос?

— Космос?.. Космос, — говорю, — это и есть космос. — А сам думаю: «И дернуло меня о нем говорить, если я сам толком не знаю, что это такое!»

Тут меня Тимофей вручил:

— Да тише, Ксанка, не задавай ерундовых вопросов! Космос — это вселенная, пространство, в котором и Солнце, и Луна, и звезды находятся.

— Правильно, — говорю.

Больше мне сказать ничего не осталось. А тут сразу вопросы посыпались, которых я никак услышать не ожидал: «Что такое программный механизм?», «Как устроен контейнер для радиоаппаратуры», «Как устроена сама ракета?»

Ну, думаю, засыпался. Они тут все лучше меня знают! Попробую ответить на последний вопрос — как ракета устроена. И тут, как назло, все технические названия у меня из головы вылетели.

— Ракета, — говорю, — штука очень сложная… Она прежде всего… это, — забыл самое главное слово и сказал: — четырехэтажная.

Ребята захихикали, а Михась-механик махнул безнадежно рукой и говорит:

— Тю-у! Сказал — «четырехэтажная»! Четырехступенчатая! Вот она как называется…

Провалился я, как последний двоечник на экзамене, и на этом моя беседа об освоении космоса закончилась. Сказать бы мне тут, что я в этих вопросах плохо разбираюсь, и делу конец. Так нет, язык у меня без костей — вру дальше:

— Я, ребята, больше в наземных машинах разбираюсь.

— Так это же нам сейчас больше всего нужно! — обрадовался Тимошка. — Айда в мастерскую! Понимаешь, мы старый трактор ремонтируем и хотим без старшеклассников закончить. Да с мотором никак не справимся…

Пришли в мастерскую, где мотор разобранный стоял, и тут я окончательно был посрамлен. Оказывается, я даже не знал, что значит четырехтактный двигатель, что такое кривошип и куда вставляются свечи зажигания. Один коленчатый вал сумел показать, да и то не знал, для чего он коленчатым сделан.

Вот тут-то я и почувствовал, что у меня даже уши покраснели. Тимошке за меня тоже стыдно стало. Он попытался что-то сказать в мое оправдание, да ребята расходиться стали.

Всю дорогу домой мы с Тимошкой молчали, за обедом у меня кусок в горло не лез, а тетя Оля меня все время за лоб хватала: «Не заболел ли, часом?»

Вечером ребята все-таки снова пришли. И молодцы же! Сделали вид, будто ничего такого не было. Тут уж я себя сумел на другом оправдать.

— Не думайте, — сказал я, — что у нас в городе все ребята плохо в технике разбираются. Это мой личный пробел, потому что я больше литературой и искусством увлекаюсь. Хотите, я вам что-нибудь расскажу?

— Хотим! Хотим! — закричали все хором.

Пошли мы все в лес, разожгли костер на поляне, и начал я им рассказывать. Сперва — как кинофильмы снимаются (я ведь сам в картине о правилах уличного движения снимался). Потом стихи на память читал, дотом целые книжки пересказывал: «Судьбу барабанщика» Гайдара, «Дикую собаку Динго» Фраермана. Они-то сами их читали, но слушали тихо-тихо.

Потом Михась-механик сказал:

— Ты, — говорит, — как артист, читал. Так хорошо, прямо мы все это перед собой видели.

И ребята подтвердили.

Подружился я крепко с ними. Вместе и в поле работали. Тут я тоже не подкачал. Загорел я за лето, окреп. Мускулы у меня от работы вроде камешков стали. Я их каждый раз перед сном щупал и думал: «Теперь отец уж не скажет «вата».

До того хорошо было, что уезжать не хотелось. Ребята меня гурьбой на станцию провожали, обещали писать.

Ехал я в поезде и думал: «Теперь буду технику изучать. Потому что без техники, без умелых рук ни в городе, ни в деревне человеку делать нечего».

Святые слезы

У нас в классе есть такая Оля Чубасова. Девочка как девочка, вот только болтунья страшная. Всюду она бывала, все она читала, все она знает. Соберет на переменке подружек и давай руками всплескивать: «Ой, девоньки, что я знаю!.. Ой, девоньки, что я видела!»