Твердые реки, мраморный ветер

Проходя мимо голландок, я пожелал приятного аппетита и им, и те ответили с таким энтузиазмом, что мне подумалось, что вопрос не в том – соблазню я кого-то или нет, а в том – какую выбрать. А может, дадут обе? Секс втроем… Указав замешкавшемуся официанту на свой столик, я дошел до кабинки туалета. Занято. А, во дворе же была еще кабинка… Быстро сбежав по лесенке вниз, я приметил совершенно уже спрятавшуюся в темноте деревянную кабинку туалета. Видимо, пользовались ей редко, когда остальные были заняты, так что внутри не было ничего, даже туалетной бумаги. Писать хотелось уже сильно, так обычно бывает, живешь себе и ничего, а как понимаешь, что сейчас можно в туалет сходить, так сразу хочется… рассуждая над этой удивительной особенностью человеческой психики, я опорожнил мочевой пузырь, не особенно выбирая – куда льется струя. Неожиданно и кишечник дал о себе знать.

– Черт с ним, – пробормотал я, присаживаясь над дыркой, грубо вырубленной в досках. – Опытного трекера ничем не проймешь!

В кармане полартека был кусок туалетной бумаги, вполне достаточный для таких аварийных случаев, и я вертел его в руках, так как заняться было больше совершенно нечем. "А суп-то остынет" – мелькнула мысль, за ней – другая, и вскоре от нечего делать я стал вновь перебирать в памяти разговор с русским. Вот чудак! Кретин! – рассмеялся я. Надо же – верить в такую чушь. Псих он и есть псих, хотя среди гениев часто попадаются психи, и когда они еще не были признаны гениями, они считались психами, а было бы здорово… Мне представилось, как журналисты… нет, журналистки с длинными ногами, обступив меня, расспрашивают: "расскажите, как вы познакомились с Андреем, Вы и вправду были самым-самым первым из тех, кому он рассказал о своей гениальной идее перемещения в пространстве-времени? Боже – как интересно". А я бы им отвечал: "да, я был самым первым, это случилось в Гималаях" – тут конечно ахи, восклицания, неужели в Гималаях! – да, мы познакомились совершенно случайно… знаете, я поначалу принял его за сумасшедшего! – ах, не может быть, ну надо же, боже как интересно… да, и только потом, когда мы расстались и я пошел… извините, но история такова, какова она есть, правда? – я смотрю в широко открытые голубые глаза журналисточки, я смущаю ее своим натурализмом, – понимаете, мне захотелось в туалет, по правде говоря, мне захотелось не столько справить нужду, сколько поиграться… ну вы понимаете, – еще более смущенные глаза девушки, она восхищена моей прямотой и необычностью, и, кажется, не откажется продолжить интервью в более интимной обстановке, – и вот я сижу значит и думаю – а что если в самом деле все так и есть?

"А что, если в самом деле так и есть". Эта мысль прозвучала в моей голове как-то особенно громко, и все фантазии с длинноногими журналисточками исчезли. Толстые доски туалетной кабинки поглощали все звуки снаружи, да и вряд ли было этих звуков много, разве проходящие вдалеке официанты могли брякнуть посудой. Темнота уже сгустилась окончательно, и я вспомнил, что фонарик-то в карман полартека не положил – думал, что до ужина еще схожу в свою комнату. Кабинка была в глубине деревьев да еще и сбита на совесть, так что темно было внутри абсолютно.

"А что, если в самом деле так и есть"! Мысль была такой громкой, что я рассмеялся, но на самом деле мне было не смешно – этим смехом я хотел заглушить нарастающий страх. Хорошо тому русскому, он тренировался управлять своей уверенностью, а что если сейчас я испытаю вдруг такую сильную уверенность, что нахожусь, скажем, в средневековой Франции, что возьму и окажусь там? А что там русский говорил на счет того, что мол мы не всегда можем управлять силами, которые вызвали к жизни? Или он говорил что-то другое?