Тверской Баскак (СИ)

Сейчас для меня поражающий фактор куда важнее, ведь противник стоит всего в пятидесяти шагах. Их на вскидку примерно столько же сколько и нас, ну может ненамного больше, но организация на порядок выше. В первой шеренге народ явно состоятельный, все в броне со щитами и мечами. Здесь же и ливонцы, тоже экипированы не хуже. За ними народ попроще, без кольчуг и шлемов, но с длинными тесаками или секирами. На шаг впереди строя стоят мои вчерашние гости и с ними еще кто-то. Присматриваюсь.

«Ба, знакомые все лица, — чуть не восклицаю в голос, — Епифаний! А где же твой ганзейский дружок?! Не иначе как до сих пор по лесам бегает!»

Вижу, что он что-то шепчет на ухо Афоне, но тот раздраженно отмахивается и кричит мне.

— Ну что, наместник, вы готовы?!

Бросаю взгляд назад, на ельник и, поймав утвердительный кивок Куранбасы, ору в ответ.

— Готовы.

Усмехнувшись, Афоня опустил личину шлема на лицо и махнул рукой — пошли! Новгородские шеренги тут же шагнули вперед, ощетинившись мечами и копьями.

Противник идет не в ногу, но все равно тяжелый шаг более сотни людей отдается в голове. Мое воинство смотрит на меня и ждет команды, а я, не отрываясь, слежу за приближающейся линией. Расстояние отмерено, и баллисты выставлены точно по нему. Вот и контрольная отметка. Даю отмашку и почти сразу слышу три глухих удара веретена об отбойник. Тук, тук, тук! Три шара, перелетев через наши головы, грохнулись прямо под ноги передовой новгородской шеренге.

Разрыв, второй, третий, и под перепуганные вопли пелена черного дыма заслонила от нас новгородцев.

Вскидываю над головой меч и ору как очумелый.

— Пошли, ребята! Покажем супостатам кто тут сила! — Не глядя, бросаюсь вперед, крича местный боевой клич. — Тве-е-ерь!

Вслед за мной слышу раскатистый рык Калиды

— Тве-е-ерь!

За ним бас Луготы и тут же мощно по всему фронту.

— Тве-е-ерь! Тве-е-ерь!

Впереди мечущиеся горящие фигуры. На ходу сбиваю одну из них с ног и затаптываю пламя. Строй противника сломан. Люди шарахаются от огня, и наша лавина почти не встречает сопротивления. Задние ряды новгородцев уже бегут и остаются только несколько отдельных островков сопротивления. Один из них, самый крупный, собрался вокруг оставшейся старшины. Человек десять самых стойких бойцов, все в кольчугах и с мечами. Эти сдаваться не собираются — это видно по оскаленным закопченным лицам.

Мои люди тоже понимают это и, взяв этот оплот обороны в кольцо, на рожон не лезут. Под льющуюся с обеих сторон отборную брань, протискиваюсь между спинами, отталкиваю последнего и делаю шаг вперед. Теперь передо мной только бешеные глаза и белые зубы на черных обгорелых рожах.

Поднимаю руку и ору, перекрикивая ругань.

— Тихо!

Мои замолкают, а вслед за ними утихают и новгородцы.

Всматриваюсь в лица, пытаясь отыскать Афоню, но перепачканные сажей обгорелые лица все одинаковы, и я просто кричу в толпу.

— Афоня, ты здесь?! Слово к тебе имею!

Передний ряд раздвинулся, пропуская старшего вперед. Узнать его сейчас действительно трудно. Борода обгорела, морда черная, руки и шея в бордовых волдырях.

— Чего надо?! — Новгородец сплюнул на землю черным сгустком.

Окинув его потрепанную фигуру, я не могу удержаться от злорадства.

— Ну что, Афоня, признаешь проигрыш или продолжим.

Он зло скалится в ответ.

— Какой проигрыш, ты сначала возьми нас!

Я спорить с ним не собираюсь и молча достаю из сумки керамический шар. Эта граната такая же как и те, что я использовал при нападении грабителей. Положив ее на ладонь, я также без слов поджигаю фитиль, и в установившейся гробовой тишине что есть силы бросаю ее в сторону. Там грохочет разрыв, чиркают по насту разлетающиеся осколки, и белый снег вспыхивает синеватым пламенем.

— У меня таких игрушек много, — я почти добродушно усмехаюсь, — себя не жалко, так людей своих пожалей.

Сжав зубы, Афоня молчит, но из задних рядов к нему вдруг протиснулся кто-то из ливонцев и что-то яростно зашептал в ухо. Что тот говорит я не слышу, но по тому, как новгородец кривится, понятно, что немцы гореть не хотят. Их в этой сжавшейся кучке едва ли не половина, и это решает дело. Кинув на своего неверного союзника ненавидящий взгляд, Афоня поднимает вверх руку и обращается к своим, кто еще сопротивляется.

— Все, шабаш! — Он переводит на меня мрачный взгляд. — Ладно, признаю, сегодня ты выиграл, наместник! Мы заплатим твою цену, но ты не особо радуйся. Ныне твоя взяла, но ты помни, Господин Великий Новгород ничего не забывает и обид не прощает.

* * *

В натопленном помещении царит желтый свет от спиртовых ламп и почти физически ощутимая человеческая мука. Стоны, приглушенный гомон и тошнотворный запах крови и пота. Протискиваюсь мимо сидящих и лежащих людей. Это еще не все, многие с легкими ожогами и ранениями остались за дверью. Здесь не только мои, но и тверичи, и даже новгородцы. Все ждут своей очереди, потому как страждущих много, а врач у меня один. Или правильнее будет одна.