Меня в первую очередь интересует родство моего пленника с графом Бранденбургской марки Иоганном I, о чем я его напрямую и спрашиваю.
— Кем ты приходишься маркграфу Бранденбурга?
В ответ тот вскидывает подбородок и распрямляет плечи.
— Я сам маркграф Бранденбурга!
Решаю, что меня хотят тупо развести и насмешливо переспрашиваю.
— А Иоганн I кто тогда⁈
— Мой брат!
С вызовов бросает мне пленник, и тут я начинаю кое-что вспоминать.
«Точно, Оттон Благочестивый родной брат и соправитель Иоганна I. — Выискиваю информацию в кладовых памяти. — Они мирно, по-братски, делили графский титул и земли, но вот курфюрстом Германии был все же старший Иоганн».
Еще раз окидываю взглядом маркграфа и даже вспоминаю, что погоняло Благочестивый он получил за заложенный в этом году Цистерцианский монастырь.
«Интересно, успел уже или еще только собирается⁈» — Оставляю этот вопрос без ответа, как несущественный, и уже довольно поворачиваюсь к Соболю.
Широко раскинув руки, радостно обнимаю его за плечи.
— Молодец, Ванька! Ты даже не представляешь, какую рыбищу отловил!
Разговаривал я с графом на немецком, и Соболь действительно ничего не понимает и смущенно жмется. Я же, расчувствовавшись, отстегиваю со своего пояса дорогущую дамасскую саблю и протягиваю ему.
— Держи! Жалую тебя сей саблей за службу верную!
Ванька оторопело принимает подарок и с немым обожанием проводит пальцем по отточенному острию. Я же смотрю на восторг в его глазах и напоминаю себе, что надо почаще награждать верных людей, ибо такие вложения окупаются сторицей.
Позади осталась темный проем воротной башни, и копыта кобылы цокают по булыжной мостовой. Я только что въехал в городок Шверин, и мысль, а не слишком ли я увлекся, не покидает меня. Позади всего десяток стрелков, рядом верный Калида, а вокруг тысячи переполненных ненавистью глаз. Горожане смотрят на меня, как на исчадие ада, и кажется, только крикни кто-нибудь «бей», как вся эта толпа немедленно накинется на меня.
Их можно понять, вся Саксония в огне, город переполнен беженцами, которые своими глазами увидели, что такое ордынское нашествие. Они вправе меня ненавидеть, и думаю, случись действительно такой клич, добрых бюргеров не остановит ни едущий бок о бок со мной герцог Баварии, ни покачивающийся впереди посланник герцога Саксонского барон Дитмар фон Хальслебен, ни его оруженосцы. Звериную злобу толпу пока сдерживает лишь страх и надежда! Надежда, что переговоры с этим страшным чужеземцем принесет им мир и покой.
Вдоль всей улицы от городских ворот до самой Шверинской ратуши выстроился глазеющий народ. Горожане побогаче торчат из окон и с балконов, но отовсюду меня встречает злость, ненависть и затаенный страх.
«Ну что за милые люди! — Подбадриваю себя иронией. — Дай им волю, они сожрут меня без хрена и соли!»
Если честно, то к городу я приехал не в таком малочисленном составе. Соболь с тремя сотнями стрелков остался у ворот, а в город я въехал только с десятком. Таков уговор!
Сразу же после битвы у Эбенхюгельского холма я отобрал из числа рядовых пленных рыцарей троих поцелей и отправил их к герцогу Саксонии, маркграфу Бранденбурга и к тевтонскому комтуру Мариенберга. Маркграфу я предлагал обсудить возвращение брата, тевтонам, спасение их ландмейстера, а Саксонскому герцогу Альберту судьбу его разоренного герцогства.
Я настаивал на общей встрече, хотя и понимал, что это будет выглядеть подозрительно. «Он хочет заманить нас в ловушку и прихлопнуть одним ударом!» — Подумают они все.
Подумают так, но все равно примут мои условия, ибо деваться им некуда. Отказ будет равносилен признанию в трусости, а в этом времени эта мелочь еще кое-чего да значит! Все козыря у меня на руках, и я диктую условия, но для успокоения благородных господ я пообещал, что приеду один лишь с десятком охраны. Надо сказать — это сработало!
Полтора месяца ушло на переписку и согласование места встречи. За это время я взял Берлин и свернул оттуда на северо-запад, в направлении Шверина. Абукан же за эти месяцы окончательно разорил земли Макдебурга и, так и не взяв сам город, двинулся в сторону Ганновера. Он даже пару раз присылал гонцов с требованием огненного наряда и моего немедленного выступления на соединение с ним.
Подивившись тогда наглости Батыева отпрыска — прийти ко мне на помощь он так и не сподобился — я отписался жалобой на большие потери в людях и лошадях. Мол это сильно замедляют скорость движения. К тому же указал, что идти напрямую, через разоренную им Ангальт-Саксонию, невозможно из-за отсутствия продовольствия и фуража. Потому вынужден двигаться в обход через приморские земли, так что «скоро не жди!».
В ответ получил еще одно послание, на этот раз полное гневных угроз и оскорблений. Оно меня ничуть не тронуло и не испугало. Угрозы Абукана меня интересовали мало. Что он может мне сделать⁈ Да ничего! Пожалуется Бурундаю! На что⁈ На то, что он растянул войска, что подставил под удар не только меня, но и Берке, что не пришел ни мне, ни ему на помощь…