Тверской гость

Кусок полотна для портянок, два старых, но крепких ремня — всегда нужную в дороге вещь, чернильницу медную, моток ниток, иглу отложил за ненадобностью в особую кучку.

С самого низу достал заветный сверток: крест нательный, надетый когда-то материнскою рукой, Оленин науз и иконку Ивана.

Поцеловал крест, надел на шею. Поверх — науз. Поставил на колени икону, вгляделся в милое лицо любушки.

Оленины глаза смотрели скорбно, рот трогала грустная складка. Она словно укоряла Афанасия и печаловалась о нем.

— Олена! — оказал он. — Погиб я, Олена… Вот уж теперь вправду не вернусь. Эх!.. Не видали мы доли с тобой. Видно, простому человеку и в Индии счастья нет!

Всю ночь он молился, вспоминал Марью, Иону, Василия Кашина. Мать и отец, как живые, предстали его взору. Потом почему-то горящее Княтино, рыжий мужик, товарищи по ладье…

Он всех вспомнил, у всех попросил прощенья и всем все простил.

Ночь летела за оконцем душная, чужая, беспощадная. Музаффар и Хасан спали или делали вид, что спят. Он сидел и ждал, почерневший, сосредоточенный, одинокий.

— Отродье шайтана!

— Ублюдок!

— Ты кончишь жизнь на колу!

— Закрой свою зловонную пасть!

Голоса были так громки и так знакомы, что Афанасий услышал их сразу. Он вздрогнул. Значит, он все же задремал.

Сквозь оконце падал золотой сноп. Где-то кашляли сонным, утренним кашлем. На дворе мычали быки. Кто-то пробежал, звонко щелкая босыми ступнями по глиняному полу. Слышался женский смех.

Он вскочил и, запахивая халат, быстро пошел к двери. Сердце стучало. Он боялся поверить ушам.

Навстречу влетел радостный Хасан:

— Ходжа… Ходжа…

Но в коридорчике уже явственно слышался голос хазиначи Мухаммеда:

— Где же он?

— Тут я! Тут! — крикнул Никитин, раскидывая руки, и в следующую минуту уже обнимал перса…

— Так, — молвил хазиначи, выслушав сбивчивый рассказ Афанасия. — Так, так… Я догадывался, что ты не мусульманин.

Заметив у дверей Музаффара и Хасана, перс повел бровями:

— Подите прочь. Хасан, вина… Итак, хан отнял у тебя жеребца?

— Да, — сказал Афанасий. — Отнял. Велел в вашу веру перейти. Обещал тысячу золотых.

— Какая же тебе нужна помощь? Ты просто удачливый человек.

— В чужую веру я не пойду! — свел брови Никитин. — А коня хочу вернуть.

— А почему не перейти? — пожал толстыми плечами Мухаммед. — Выгодно! Уж если пришел сюда, то прими закон.

— Я сюда не на век пришел. Посмотрю и уйду обратно.

— Обратно? Зачем?

— На родину.

— Кто у тебя там? Мать, отец, жены, дети?

— Никого.

— Значит, дом, слуги, земля?

— Теперь, пожалуй, и дома нет. За долги отняли.

— Странно! — разглядывая Никитина, произнес хазиначи. — Так какой же шайтан несет тебя обратно?.. Родина у человека там, где ему хорошо. А здесь тебе хорошо будет. Богатым станешь, гарем заведешь, рабов купишь.

— Нет! — покачал головой Никитин. — Родина там, где твой народ живет. Ты здесь вырос, тебе тут нравится, а меня на Русь тянет.

— Ну, я-то как раз не тут вырос, а в Багдаде. Но меня туда не влечет что-то… Ты живешь нелепыми чувствами, Юсуф. Народ, обычаи, чужбина… Привыкнешь к Индии, чем тут плохо?

— Тем и плохо, что не своя земля.

— Сделай ее своей! Земля принадлежит тому, кто богат!

— Хазиначи, родину не купишь. Оставь. Ты что, боишься к хану идти?

Мухаммед сделал обиженное лицо.

— Я хочу тебе добра. Я знаю: ты шел за тридевять земель, мучился, столько перенес, а тут во имя пустых слов отказаться от своего счастья хочешь. Ты храбр, силен… Таких людей у нас ценят. Мой совет — прими закон. Ну, а если не хочешь…

Никитин, не спускавший с хазиначи острых глаз, подхватил:

— Не хочу. Закон принять — путь отрезать. Кто я тогда буду? Не русский, не хорасанец, не индиец. Ты лучше сходи к Асат-хану.

— Тебя уговаривать — все равно, что из камня воду выжимать. Как хочешь… Значит, ты русский, христианин. О чем же ты говорил с ханом?

Никитин пересказал разговор во дворце. Мухаммед слушал внимательно, часто вскидывая глаза.

— Понимаю. Асат-хан любит коней, — наконец произнес хазиначи. — Однажды он за аравийскую кобылу отдал пятьдесят девочек-наложниц. Ты хочешь получить коня? Может быть, ты его и получишь.

— А как?

— Я попытаюсь поговорить с Асат-ханом.

— Слугой твоим буду!

— Хм… Не надо! Я побаиваюсь честных слуг! — криво усмехнулся Мухаммед. — А теперь давай есть. Я голоден. И расскажи про Русь. Мне интересно…

— Господи! Лучше ты расскажи, как ехал. Ведь дожди! Чудо истинное появление твое!

— Я ехал, ибо меня вели дела. Везу важные вести малик-ат-туджару Махмуду Гавану. Но что я? Вот как ты из Руси сюда добрался?! Я слышал, у вас дикари живут…

— Да вот добрался на свою голову. Тоже всякого наслушался. А пока, гляжу, товара на Русь нету. Золото и у вас на земле не валяется, а остальное дешевле в Персии купить.

— Ну, ну! — возразил Мухаммед. — Ты еще не дошел до сердца Индии. Ты еще изменишь свое мнение.

— Да стоит ли идти? Здесь и то чуть не пропал.

— Ничего, ничего. Все уладим. Рассказывай же про Русь. Говорят, у вас много мехов.

— Есть.

— Какие?

— Да какие хочешь. Соболь, горностай…

— И почем?

— Соболишек за топоры берем.

— Как это — за топоры?