Твист на банке из-под шпрот. Сборник рассказов CWS

Потом он торжественно ставил мою модельку на тумбу у кровати, а старую, с предыдущего дня рождения, возвращал мне. И точно так же обходился с рисунками – вешал новый в рамку, а старый отдавал. При этом зверски супил брови и говорил:

– Клянись, что положишь их в папку! Обещаешь?

– Обещаю, – хохотала Манька.

– Ну смотри. Не то… – дядя Макс включал Бармалея. – Закусаю!

И он набрасывался на нас с щекоткой, а мы норовили стащить с него носки – он уверял, что «пяточки – самое уязвимое место!» Потом мы резались в приставку, читали комиксы про черепашек, поедали конфеты, неожиданно найденные у него в шкафу, и, наконец, шли спать, получив напоследок ответные подарки: фломастеры – Маньке, новые альбомы с моделями – мне.

– Держи свои коралёты и вертобли, – говорил дядя Макс. – И не суйся ко мне за помощью! Что я тебе, дядюшка, что ли?

Но я, конечно, совался – не за помощью, так просто. Невозможно было к нему не соваться.

– Вы уже тут? Дайте хоть пожрать старому дядьке, – говорил он, когда мы встречали его на пороге.

Как-то мы с Манькой заспорили – старый он или не старый. Сестра считала старыми всех, кто закончил школу. Я же предполагал, что все устроено чуть хитрее. Аргумент, после которого Манька сдалась, прозвучал однажды тусклым февральским вечером. Папа сказал за ужином:

– Женился бы ты, Макс, и съехал от нас, а?

Я пнул Маньку в бок и шепнул: «Разве старые женятся?» И она понуро помотала головой.

– Непременно, – ответил дядя, картинно сюрпая супом. – Вот только найду девчонку, которая будет так же вкусно готовить, как твоя жена.

– Высока планка! – засмеялся папа, и мама спросила:

– Добавки, что ли?

– Это еще не все, – сказал дядя Макс. – Она должна быть беленькая вся, тонкая, как березонька, весить не больше пятидесяти килограммов. А то у меня руки слабоваты. И работу должна работать благородную, врач там или учительница. И чтоб смеялась над моими шутками и молчала, когда у меня плохое настроение.

– Да понял я, ты – не съедешь!

– Подожди-подожди! У нее еще вкус должен быть, образование художественное: чтобы с ходу отличила Микеланджело от Леонардо, например.

– Вот уж не думала, что для тебя это важно, – удивилась мама.

– Очень важно, – серьезно сказал дядя Макс. – Так что если встретишь блондинку худышку-учительницу, обязательно спроси ее. Запомни правильный ответ: «У Микеланджело повязка желтая и нунчаки, у Леонардо – синяя и меч».

После этого мы с Манькой несколько вечеров провели у школы, караулили учителей. Я надеялся высмотреть такую, как надо, – беленькую и тонкую. Думал, может, в старших классах преподает, но все они были старые, даже я согласился.

– Можно еще покараулить возле поликлиники, – предложила Манька. – Врачи же тоже годятся?

Мне почему-то стало грустно, и я разозлился:

– Да ну тебя, дура, дело же не в этом!

– А в чем?

– Ни в чем, ты не поймешь!

– Почему? – не отставала Манька.

– Потому что ты дура! – Не мог же я признаться ей, что сам не понимаю. – Пошли домой, пора делать подарки, скоро опять двадцать девятое.

У меня в планах был великолепный крейсер-авианосец с крошечными вертолетами на палубе.

Но двадцать девятого февраля дядя Макс не взял с собой никаких бутылок. Зато он, наверное, полчаса провел в ванной, я дергал ручку, чуть штаны не промочил, а ему хоть бы что. Вышел в белой рубашке и с мокрыми, гладко зачесанными волосами. Я рванул в туалет и слышал через дверь, как хохочет Манька, а дядя Макс растерянно спрашивает:

– Тебе не нравится? Разве я не красавчик из рекламы шампуня?

– Скорей уж подсолнечного масла, – хмыкнул папа. – Будто ты его на себя уронил.

– Ну елки-палки! А я хотел быть сегодня неотразимым.

Все в этот день было по-другому. Во-первых, он вернулся засветло. Во-вторых, от него не шел деньрожденный запах, а в-третьих, дядя Макс был грустный. Манька тянула его за руку в комнату, а он будто не замечал.

– Помнишь, в прошлый раз, когда мне исполнялось двадцать четыре, я ужрался с ребятами до потери пульса?.. Сутки тусовали. Когда из бара выгнали, по проспекту шатались…

– Помню, как ты вернулся на следующий день, – сказала мама.

– А в двадцать – одногруппники в общагу к себе затащили. На крышу вылезли рассвет встречать, голубям «Короля и Шута» пели…

– А сейчас чего? Не собрались? Не позвал никого?

– Представь себе, я и в те разы никого не звал, все сами. Ну и Анька организовала.

– Ах вот оно что, Анька! Березонька твоя. А сейчас она что?

– А сейчас – ничего. Кандидатскую пишет. Мы вообще-то давно не общались. Говорят, замуж собралась…

Мама сочувственно поглядела на дядю Макса.

– Суп кончился. Чаю?

– Валяй… Шестнадцать с дворовыми отмечал, папа стол в грузовом лифте поставил, так и катались. До этого – мама тоже каждый раз что-нибудь грандиозное устраивала: в двенадцать полет на воздушном шаре, ну и раньше тоже всякие аквапарки-зоопарки.

– Слушай, ну ты все-таки взрослый уже!

– Ну, если считать по состоявшимся дням рождения, то мне семь, – усмехнулся дядя Макс.

– А если считать твои постоянные отмечания?