Твое место на Зоне

– Я дам тебе деньги. Пойдешь к продажному Шелковицкому, вручишь ему восемьдесят тысяч, пусть отдаст их своему воровскому боссу.

Глеб Васильевич нисколько не сомневался, что Максим Шелковицкий попал под влияние Воронца, по его указанию и поставил Калиткина под шулера… Зашевелился вор, раскинул свою паутину над комбинатом. И не так-то просто будет с ним сладить… Но без боя сдаваться нельзя. Иначе Воронец сожрет с потрохами не только комбинат, но и рождающийся банк.

– Да как вы не понимаете, Глеб Васильевич! – схватился за голову Калиткин. – Дело-то не в деньгах, дело в заявлении… Если я стану директором, значит, я не рассчитался с карточным долгом. А карточный долг – это свято. За это убивают. Убивают!!! А я хочу жить. Жить!!!

– Прекрати истерику! – гаркнул на него Панфилов. – И делай, что я тебе говорю! Откажешься от директорского кресла, я сам… Я сам… Поверь мне, кретин, до старости ты не доживешь!

Печник оправдывал возложенные на него надежды. Провел со своими архаровцами разъяснительную беседу, легко завербовал их в свою боевую бригаду. Решил проблему с оружием – у каждого будет помповое охотничье ружье иностранного производства. Деньги на это выделены. И транспортный вопрос тоже решен. По своим каналам Глеб Васильевич пробил по госцене две дефицитные «девятки»… Короче говоря, Печник вполне был способен провести такую акцию, как физическая ликвидация Калиткина. Нет, убивать его не стоит. Но пусть это убожество знает, что смертельная угроза для него исходит не только от воров, но и от самого Панфилова.

Судя по всему, Калиткин понял политику своего босса. И с его подачи отправился в прокуратуру писать заявление.

* * *

На Бахметьева было жалко смотреть. Казалось, еще чуть-чуть, и этот кусок говна расплачется.

– Я не виноват, что так вышло. Калиткин обратился в прокуратуру, ко мне приходил следователь, рекомендовал признать его заявление незаконным. А я уже начал хлопотать за вашего человека. Но Панфилов все переиграл. Так что я не знаю, что делать…

– Ты не знаешь, а я знаю. Пробивай нашего человека, а про Калиткина забудь… – хищно сощурился вор.

Калиткин такое же фуфло, как Бахметьев. Даже смешно относиться к ним обоим всерьез. А вот Панфилов – орешек крепкий. Он-то, конечно, понимает, кто бросил ему вызов. Но нет, не хочет отступать. Не хочет, придется заставить…

Воронец прогнал Бахметьева и призвал к себе верного Хлыста. Пора было переходить от предупреждений к наказанию.

* * *

Сколько помнил себя Гарик Смола, столько и состоял он в братстве честных арестантов. Сначала это была игра. Жестокая, порой кровавая, но игра. С малолетства он бредил воровской идеей, с детства вращался в компании приблатненной шпаны, в двенадцать попал в интернат для трудновоспитуемых, затем тюрьма, зона… Тридцать лет, из них пятнадцать за решеткой.

Тюрьма – дом родной. Свобода – лишь короткий передых перед новым этапом. Гарик нисколько не боялся попасть за решетку – там все родные, там жизнь. Поэтому его не смущало полученное задание. На зоне он был «гладиатором» – исполнителем воровской воли. И здесь, на свободе, он занимается тем же. Сам Воронец его озадачил. И если он справится с порученным делом, то прибавит в авторитете. Лишь бы справиться…

Еще вчера на пару с Купцом он расклеил по дому объявления – так, мол, и так, в связи с началом отопительного сезона будет производиться плановый обход силами слесарей из домоуправления. А сегодня он надел рабочую робу, прихватил с собой деревянный ящик, в котором сейчас дымилась кружка с битумом. С пылу с жару…

Гарик надвинул кепку на глаза и нажал на клавишу звонка. Дверь открылась, и он увидел рожу заказанного клиента. Но на всякий случай он спросил:

– Калиткин Егор Давыдович?

– Да. Только не Давыдович, а Демьянович…

– Так, сейчас исправим…

Гарик осторожно сунул руку в ящик, плавно вытащил оттуда полную кружку и четким, отточенным движением выплеснул из нее раскаленную жидкость. Прямо терпиле в лицо.

Хотелось заткнуть уши, чтобы не оглохнуть от дикого вопля. Но Гарик не испытывал жалости к врагу могущественного воровского клана. Он привел приговор в исполнение. Осталось только как можно скорее убраться с места преступления… Хоть и не страшно возвращаться в тюрьму, но на свободе жить веселей.

* * *

Нервная дрожь колотила изнутри. На лбу выступила испарина. Душу холодил страх. Но все же Глебу Васильевичу удавалось держать себя в руках. Во всяком случае, не похоже, что Стас Печник видит в нем паникера. И разговаривает с ним почтительно, как с уважаемым боссом.

– Калиткина Воронец покалечил, – сказал он.

– Больше некому, – кивнул Панфилов. – Воронцу нужно было вывести его из игры, он его и вывел…

Калиткин сейчас в больнице. Раскаленная жидкость выжгла ему глаза, обезобразила лицо. И еще неизвестно, выживет ли Егор Демьянович… А если выживет, то все равно не сможет занять директорское кресло.

– Теперь он своего человека толкать будет, – предположил Панфилов.

– Само собой… Но у вас же больше возможностей протащить своего человека?

– Возможности-то есть… – глубоко задумался Панфилов.