Твое сердце будет разбито

После уроков я вновь пошла к Барсу. Это была пятница, и больше всего мне хотелось отдохнуть дома после тяжелой недели, поваляться с книжкой или с сериальчиком в уютной кроватке, смонтировать видео, которые я немного забросила. А мне пришлось вновь сидеть с домашним заданием, которое я делала не только для себя, но и для Дуболомины.

Если честно, я вообще его не понимал. То милый и нежный, то холодный и дерзкий. Ладно, милым он был совсем недолго, но я почему-то слишком сильно запомнила это. Легкое касание его губ к моим, теплые прикосновения, крепкие объятия, когда он прижимал меня к себе так, будто никого на свете не было.

Я злилась. Очень злилась. Мне хотелось плюнуть на все и уйти, но я не могла сделать это из-за нашего договора. Барс защищает меня, я делаю все, что он говорит. Мне не нужно надеяться на нечто большее. Да, он хорош собой, но Барс сам сказал мне — он плохой мальчик. Я не должна вестись на него. Мы принадлежим разным мирам.

В этот раз рядом со мной Барс просидел недолго, ушел в свою комнату, а я погрузилась в чудесный мир рефератов. Однако довольно быстро меня из него вырвали — раздался звонок. Барс пошел открывать, и спустя минуту вплыл в гостиную с несколькими ароматно пахнущими коробками.

— Иди на кухню, — сказал он, и я пошла за ним. Лорд, почуявший запах, тоже поплелся следом. А котенок, которого Барсов по-дурацки назвал Обедом, решил, что без него мы точно не справимся, и помчался вперед всех.

Барс принялся раскладывать коробки по столу, но места не хватило, и кое-что ему пришлось поставить на подоконник.

— Что это? — непонимающе спросила я. Несколько пицц, суши, роллы, азиатская еда в коробочках, чизкейки. Это еще что за пир на весь мир?..

— Еда, если ты не видишь.

— Но зачем?..

— Ты сказала вчера, что хочешь есть, — хмуро сказал Барс.

— Думаешь, я до сих пор голодная? — дернулся у меня уголок губ. Он что, заботится обо мне? Как мило.

— Думаю, что ты можешь поесть сейчас. Я заказал разное, — кивнул на коробки парень.

— Чтобы я лопнула? — продолжила улыбаться я.

— Если ты лопнешь, детка, никто не будет делать мою домашку, — хмыкнул Барс. — Так что поешь и продолжай заниматься.

Пока я таращилась на него удивленными глазами, он сделал чай — себе и мне. И даже спросил, нужно ли мне его разбавить холодной водой.

— Разбавь, — ответила я, наблюдая за ним. Сегодня на Барсе были спортивные штаны и простая белая футболка. И он выглядел очень уютно. Так, что хотелось подойти к нему и обнять со спины, прижимаясь щекой к плечу.

Конечно же, отстоянной воды у него не было — Барс щедро плеснул мне в кружку холодную воду прямо из-под крана, но я ничего не стала говорить.

Мы сидели за столом и уплетали пиццу — роллы и суши, как оказалось, мы оба не любили. Лорд крутился рядом и так жалобно смотрел на меня, что я под шумок дала ему кусочек, однако потом меня поймал Барс и строго велел не подкармливать пса.

— У него диета.

Будто поняв слова хозяина Лорд коротко гавкнул и устроился у меня под стулом. А я под шумок сунула в тарелку Барса кусок пиццы, которую не могла доесть.

— Я не собака, — странно глянул на меня парень. — Не надо меня подкармливать.

— Просто мне тебя жалко, — вырвалось у меня.

— Не понял, — нахмурился он.

— Ты какой-то…

— Какой? Ну давай же, говори, Туманова. Тупой? Мерзкий? Наглый?

— Одинокий, — ответила я. — Не понимаю, как ты живешь один. Можешь сколько угодно бить себя в грудь пяткой и орать, что ты крутой, но… Ты подросток, Дима. Тебе восемнадцати даже нет.

— Скоро уже будет, — ухмыльнулся Барс.

— Все равно. Ты не должен жить один, — нахмурилась я. Он считает себя слишком взрослым, не понимая, что это не так.

— Я никому ничего не должен. Живу так, как хочу. И ты в это не лезь, поняла?

Дима вдруг показался мне диким зверем, волчонком, который отбился от стаи и никому не дает приблизиться к себе. Готов задрать любого, кто нарушит его границы. Но, может быть, я смогу приручить его?

Откуда это смутное чувство жалости в груди. Не той, унизительной, а светлой и щемящей. Той, от которой сердцу тесно в груди?

— Дима, почему ты не живешь с родителями? — Я не должна была спрашивать, но я все равно сделала это.

— Тебе так интересно? Ок, скажу. У отца своя семья. Я ему не нужен. У него есть другие дети, нормальные, — глухо ответил Барс.

Нормальные. Это слово прозвучало хлестко. Так, словно он был ненормальным.

— А мать умерла, — продолжал Барс, и его глаза сделались жесткими. Такие глаза бывают у тех, кто многое пережил. У тех, кто знают, что такое настоящая боль.

— Прости, что затронула эту тему — прошептала я.

— Удовлетворила любопытство? Не советую разговаривать со мной на эту тему.

— Мне жаль, что так вышло с твоей мамой… — Я говорила искренне. В это мгновение мне хотелось обнять его — крепко-крепко. Чтобы утешить. Вот только он этого не хотел.

— Вам всем жаль, — усмехнулся Барс. — Но давай по-честному — всем плевать. Им плевать. Тебе плевать. Чего стоят ваши слова? Да ничего. Вы понятия не имеете, что это такое — терять кого-то.

В его голосе слышались жестокость, отголоски детской обиды и, что самое страшное, смирение.