Твои верные друзья

Научить его «лежать» оказалось уже значительно легче. Посадив щенка, я захватываю пальцами правой руки концы передних лап и стараюсь оттянуть их вперед. Тело щенка принимает лежачее положение. Чтобы Джери не вырвался, я слегка придерживаю его левой рукой за спину и настойчиво говорю: «Лежать, хорошо лежать!». После пяти-шести повторений в течение трех-четырех дней Джери знал и этот прием.

В общем, команды «сидеть» и «лежать», которые еще так недавно приводили меня в восхищение и вызывали тайную зависть, когда я видел, как их выполняют другие собаки, мой Джери усвоил без особых усилий, легко и быстро. За каждое послушное исполнение приказа он получал вознаграждение — лакомство, которое он глотал с поразительной жадностью, точно был неимоверно голоден. Позднее я убедился, что «заработанные» таким образом куски собака всегда глотает с большей жадностью, нежели полученные «просто так».

Джери прекрасно дрессировался даже на простой черный хлеб. И в дальнейшем вся дрессировка была пройдена с ним на хлеб, а нередко и на пригоревшую черствую корку. Повышенный пищевой инстинкт Джери сослужил мне в этом случае хорошую службу.

Впрочем, не следует думать, что если собака не жадна, то она будет плохо дрессироваться. Можно отлично выучить любую собаку. Нужны лишь терпение, настойчивость. Ни в коем случае нельзя бить во время дрессировки. Щенок полюбит занятия, будет ждать этого часа, и раз от разу станет все послушнее, все восприимчивее.

Иногда мне случалось наблюдать такое явление: занимаешься с щенком, мучаешься, истощаешь свое терпение — ни в какую! Пес вас не понимает. Бросаете занятие. На следующий день пробуете вновь, с тревогой спрашивая себя: неужели повторится вчерашнее, и... о, удивление! — ваш Джери выполняет все с первого слова или жеста, садится, ложится, дает голос, приносит аппорт. За ночь в его мозгу произошел какой-то переворот, и то, что еще вчера, казалось, было недоступно его пониманию, сегодня уже усвоено.

Вообще же, если занятия почему-либо проходят плохо, не надо чрезмерно настаивать, — лучше на пять-шесть дней оставить собаку в покое. Вы убедитесь, что после этого она будет заниматься куда успешнее. Это так называемое явление перелома; оно обычно и носит временный характер.

С некоторых пор я стал замечать, что мой Джери тотчас после обеда уходит во двор и возвращается оттуда в странном виде: к шерсти на морде пристали комочки земли, нос густо вымазан в глине, а сквозь нее проступают капельки крови. Что за штука? Заинтересованный этим явлением, я решил выследить щенка.

Выпустив его однажды, как обычно, во двор, я заметил, что он сразу же направился в дальний угол. Там мой Джери быстро вырыл лапой небольшую ямку, а затем принялся усердно забрасывать ее землей, действуя носом, как лопатой. Когда я подошел к нему, щенок с виноватым видом стад ласкаться ко мне. Расковыряв щепкой разрыхленную землю, я обнаружил в ямке... ломоть черного хлеба. Поковыряв рядом, удалось обнаружить еще несколько уже полусгнивших кусков, — так давно они, видимо, были зарыты. Была тут и полуобглоданная кость, и целый рыбий хвост, и голова селедки, и еще что-то, чего я уже не мог разобрать. Это было какое-то кладбище обеденных остатков.

Очевидно, мой запасливый пес остатки пищи забирал в пасть и относил в свой тайник. А так как в его пасти мог свободно поместиться кус величиной с ладонь, то долгое время эти проделки оставались незамеченными, и Джери успел скопить в своей кладовой кое-что «на черный день».

Этим дело не закончилось. Через несколько дней я заметил, что куски, валявшиеся у разоренного тайника, исчезли. Пес успел подыскать новое укромное местечко и перенес их туда.

Кроме основного пищевого рациона, щенок получал много костей. Иногда он не справлялся с ними, и тогда, устав от многочасовой грызни коровьих мослов, загребал остатки под подстилку, а сверху ложился сам. Таким образом он также скопил порядочный запасец, и, когда я однажды эти кости у него «изъял», он долго выпрашивал их у меня обратно, повсюду следуя за мной по пятам и просительно заглядывая в глаза.

Ел Джери обычно в прихожей. Здесь стояла круглая алюминиевая чашка с водой, которую меняли каждый день, чтобы она не застаивалась, и сюда же ставили чашку с кормом. Как-то раз ему дали много густой, перемешанной с кусками хлеба, каши и «наверхосытку» — костей. Кашу Джери не доел и принялся за кости. Минут двадцать слышалось ожесточенное щелканье челюстей и треск ломающихся костей. Потом внезапно раздалось громкое сопение и стук чашки о пол. Я выглянул узнать, в чем дело.

Чашка стояла у порога, а Джери, подковыривая с краев хлеб и кашу, тщательно трамбовал носом середину чашки, громко сопя и чихая от набившихся в ноздри крошек. Под кашей покоилась недоглоданная кость: пес зарывал ее в кашу.