Твой выход, детка! (СИ)

Год назад, в тот день, когда Ромка Яковлев появился на пороге нашей квартиры с белым лицом, я уже знала, что что-то случилось. Я это просто чувствовала, но я была уверена — это не конец. И когда мы вместе с ним неслись по воскресным безлюдным улицам в больницу скорой помощи, я думала, нет, я верила, что раз в больницу, значит все поправимо. Но в приемном отделении врач, профессионально глядя мне в глаза, сказал, что моему мужу осталось жить несколько минут или в лучшем случае несколько часов. Сейчас я могу пройти к нему в реанимацию. Я молча смотрела на грязный кафельный пол и не двигалась. Вдруг оказавшись в центре полновесного кошмара, мне стало казаться, что я вот-вот проснусь. Но это не было сном. Врач терпеливо ждал. Ромка потянул меня за руку. Коридор был бесконечным. Мне казалось, что я иду по нему целый день. Но перед дверью я вдруг запаниковала.

Каждое слово, каждый жест с момента, как я вошла в эту комнату, отпечатался в моей памяти. Там на кровати лежал мой муж, подключенный к аппаратам, которые пищали и мигали огоньками. Он не шевелился, лицо было в кровоподтеках. Это зрелище парализовало меня на несколько минут. Я наклонилась к нему, наши глаза встретились. Он даже нашел в себе силы слабо улыбнуться. Я взяла его за руку, и он сжал мои пальцы.

— Я его не видел…,- еле слышно просипел он.

— Да, да. Все будет хорошо, — я наклонилась к нему и провела рукой по его волосам. — Молчи, не трать силы.

Я смотрела на его лицо сквозь слезы, оно расплывалось. Он уже уходил. Я задыхалась. Он поднял руку и погладил меня по щеке. Я прижалась лицом к его пока еще теплой ладони. Он был еще здесь. Еще. Я отчаянно цеплялась за это “еще”.

— Прости меня …

Его голос неожиданно угас. Он выглядел невероятно усталым. Последние силы он потратил на меня. Я обняла его и поцеловала, и он ответил на поцелуй той каплей жизни, что еще оставалась в нем. Я неистово верила, что пока Паша был в моих объятиях, он не мог меня покинуть. Он в последний раз прошептал, что любит меня, а потом мирно уснул. Я провела с ним некоторое время, прижимая его к себе, целуя, вдыхая его. Подошла медсестра.

— Он умер…

Я поднялась, в последний раз прижала свои губы к его губам и ушла.

В коридоре к нам подошел все тот же врач. Его голос звучал глухо и неразборчиво, как будто я была под водой. Он что-то говорил о том, когда можно забрать тело. Потом мы пошли к нему в кабинет, и я подписала какие-то бумаги. Мы сделали, что могли. Да-да. Травмы были слишком серьезны. Да-да. Мне очень жаль, крепитесь. Да-да…

На улице меня накрыл приступ рвоты. Ромка дотащил меня до машины, достал бутылку воды из салона и трясущимися руками, пытаясь меня умыть, вылил все мне на голову. Потом мы сели в салон, пристегнулись …и просидели молча с мокрыми лицами минут двадцать: я — от минеральной воды, он — от слез.

— Почему он позвонил тебе?!

Ромка застывшим взглядом смотрел прямо перед собой.

— Почему — тебе?

Он молча повернул ключ зажигания и мы медленно поехали домой.

***

Мои родители были против нашей свадьбы, особенно мать.

— Это катастрофа, зачем тебе этот брак, зачем ты лезешь добровольно в петлю? — мрачно заявила она на следующий день после ужина в кафе, где они впервые увидели Пашку и где мы им сказали о своих планах. «Вообще-то люди женятся, чтобы иметь союзников против своих родственничков» хотелось ответить мне, но вслух я сказала:

— Но ты же его совсем не знаешь.

— Я знаю достаточно. Ты что, не видишь, ему необходимо зацепиться в Петербурге любыми путями. Любыми, — она многозначительно посмотрела на меня.

Когда мать чувствовала, что теряет контроль над ситуацией и когда ее никто не видит (мы с отцом не в счет разумеется) она в один миг трансформировалась из интеллигентной петербурженки в базарную торговку. И тогда ей требовалось значительно меньше слов, чтобы выпукло выразить свою мысль.

— Вся эта периферийная шваль очень изобретательна и предприимчива, когда дело касается их трудоустройства. Никто не хочет ехать и улучшать жизнь в глубинке. Все прутся в столицы, — ее несло неостановимо.

Скользнув по мне взглядом и вспомнив с чего все началось, она продолжила уже обращаясь ко мне, но не сбавляя накала: — Какая любовь? Он будет крутить романы у тебя под носом с молодыми девицами, а ты сидеть дома, варить обеды и нянчить его сопливых детей.

Отец сидел в кресле, низко наклонив голову. На какое-то мгновенье мне даже показалось, что он спит. Я не видела его лица и не могла понять, что он думает по этому поводу. Хотя, глядя на его лысеющий затылок я знала наверняка, на чьей он стороне. Вообще, за все то время, что я не живу дома, отец ни разу не взял трубку. Говорила всегда мать, а он только время от времени вставлял комментарии. Так было не только по телефону. На сцене всегда мать. Женившись на ней, отец обрек себя на роли второго плана.