Твоя безумная Кэтрин

– Какая разница? – Он взял второй стаканчик и снял крышку. – Ты лучше подумай вот о чем. За дело взялась полиция. Они пропустят всех постояльцев и персонал через мелкое сито. Через очень мелкое. – Он повертел кофе в руках. – На меня у них ничего нет, кроме подозрений. Девка, что изображала по моему заказу Кэтрин, очень плоха, но даже если очнется, то будет молчать, не совсем же она дура признаваться в мошенничестве и подлоге личности. – Я пила кофе и смотрела на Мишку. Я понимала, к чему он клонит. И почти ненавидела его за это. За правду. – Другое дело – ты. Твое досье можно изучать как наглядное пособие пущенной под откос жизни. Наркомания, проституция, кражи, хулиганство, осквернение захоронений, приставание к мужчинам… Я ничего не забыл?

– Остальное мелочи. – Я поняла, что тоже улыбаюсь. Улыбаюсь назло ему. Назло тому, что сейчас происходит.

– Этого хватит с лихвой. – Михаил прищурился. – Если методы родной полиции не изменились, а они не изменились, служивые будут колоть Столетова до последнего. Жестко колоть. А когда он не расколется, они ему дадут шанс свалить вину на кого-то другого. А ты, дорогая моя, идеальный кандидат с таким-то хвостом статей. Они вывалят все это на него, предоставив шанс обезопасить себя и перевести стрелки на тебя. Неважно, воспользуется он этим шансом или нет. – Я отвернулась, почему-то его слова вызывали смех, горький и истеричный. – Как думаешь, какими глазами он посмотрит на тебя, когда вернется? – Я хохотнула, а может, всхлипнула. – Когда узнает все, что ты творила? Увидит послужной список? – Я почувствовала, как стаканчик кофе дрожит в моих руках. – Брось, Ринка, погуляла и хватит. Сам не ангел. Мы знаем друг про друга все. Таким не бросаются.

– Ага. – Я едва сдержала смех.

– Просто садись в машину, и уедем отсюда на все четыре стороны, – предложил он. – Без сожалений, без последствий, без воспоминаний, без всего этого ненужного багажа.

Мишка так серьезно смотрел, что меня так и тянуло расхохотаться прямо ему в лицо.

– Ринка…

Стоп! Что происходит? Откуда это ощущение эйфории? Почему мне хочется смеяться, хотя впору плакать? Почему это ощущение счастья мне очень знакомо? До боли знакомо и желанно…

– Что ты…

– Ринка, послушай…

– …добавил мне в кофе?

Мир вдруг закрутился, как в калейдоскопе.

– Это для твоего же блага.

– Что… Что для моего… блага? – Язык друг стал неповоротливым, но это, вопреки всякой логике, рассмешило меня еще больше. – Что ты мне подсыпал? – Стаканчик с остатками кофе выскользнул из пальцев и упал на землю. Коричневая жидкость выплеснулась на ботинки, и это казалось завораживающе красивым.

Черт! Черт! Черт! Как же мне хотелось смеяться.

– Транквилизатор. – Улыбка Михаила стала расплываться. – Во всяком случае, меня уверили, что у этой беленькой таблеточки именно такое действие.

– Ты дал мне наркоту? – Я не могла поверить и в тоже самое время приветствовала это ощущение, эту легкость. Боже, как я по ней скучала.

– Это для твоего же блага, – повторил Михаил, обнимая меня за талию.

– Да пошел ты! – Я рассмеялась. Мир продолжал восхитительно кружиться.

– Идем вместе. Обопрись на меня, вот так. Сейчас, сейчас… Садись в машину. – Он распахнул дверь автомобиля. – А я пока схожу в номер, соберу твои вещи, и мы уедем. Столетов поймет, что ты решила не связываться с потенциальным уголовником и уехала со мной. Поверь, он наверняка вздохнет с облегчением. Девушки с ресепшен это подтвердят.

Я попыталась поднять голову, чтобы увидеть Анфису или Марию Ильиничну, возможно, подать им знак или сделать еще какую-нибудь глупость. Вместо этого увидела серый потолок салона. Тело налилось тяжестью, а вот сознание, наоборот, стало легким, как воздушный шарик. Оно поднялось ввысь, отделилось и полетело очень высоко! Показалось, или я краем глаза уловила серую дымку беспокойного речного духа? Впрочем, неважно, главное, я летела.

Приземление вышло отнюдь не таким радостным. Казалось, что я медленно качаюсь на волнах, солнце светит в глаза, заставляя жмуриться от счастья. Кажется, я дрейфовала на надувном матрасе. И тут кто-то окатил у меня ледяной водой. Наверняка чей-то ребенок расшалился. Хотя, что делать ребенку на такой глубине? А то, что я на глубине, не подлежало сомнению. На странной глубине…

Я распахнула глаза. Вокруг царила ночь. Язык был сухим и распухшим настолько, что едва помещался во рту. Тряхнуло, и я обо что-то ударилась. С губ сорвался стон. Рука казалась неимоверно тяжелой, но я все же подняла кисть и снова обо что-то ударилась. Так, я больше не в салоне автомобиля. Боже, как хочется пить. Что за наркоту он мне подсыпал? И в какой «ящик» засунул? «Ящик» плавно качнулся, и в голове словно что-то щелкнуло. Я не в ящике, я все еще в машине, просто перекочевала из салона в багажник. Явное понижение в статусе.

Мишка, что же ты творишь?