Твоя итальянская кровь (СИ)

— Я не… не умею, — сообщила я, качая ребёнка, наблюдая как на меня поднимается ствол револьвера и смотрит точно в душу.

Тошнота подступила в купе со страхом и дрожью, от чего я рефлекторно рухнула на кресло. Соломонс тяжёлыми шагами подошёл ко мне, снова запуская руки к моей груди, а я смотрела на всё это и терпела его руки на своей груди, пока вокруг издевательски гоготали его подручные каратели.

Сухая рука коснулась голой кожи, сдвигая ткань блузы с оборванными пуговицами. Я дернулась и получила дуло в затылок другого еврея, пока главарь выдергивал звериной хваткой из бюстгальтера бледный сосок, оттягивая его до искр из моих глаз.

Я всхлипнула и зашипела от боли. Стало колко и неприятно. Соломонс с полным удовлетворением в каждой жиле лица всё больше и больше обнажал мою грудь, прикладывая за шею ближе и ближе Тео, заставляя того рефлекторно искать сосок.

— Давай, бери в рот, — шептал еврей, — Кушать тебе подали, — голос его был приглушенным и низким, а в морщинах не молодого лица выражалась ненависть, обида и злость.

Оставьте его с Теодором один на один, и он убьёт его, не моргая и глазом, не дергая и веной на виске.

Алфи стал тыкать ребёнка в затылок, ударяя лицом об мою грудь и Тео заплакал.

— Оно и к лучшему, — оставил он попытки накормить, — Кружевное белье не будет промокать и отпугивать мужчин, — парировал Соломонс, присаживаясь на край дивана, постукивая пальцами по обивке, — Ребёнка у тебя заберут на время. Если хочешь его увидеть снова, тебе придётся покрутиться на шесте и завоевать моё доверие, — констатировал Алфи, — Будешь слушаться и вести себя мудро, выбьешься в «дамки». Будешь дурить, откручу башку твоему отроку, ясно?

Я собрала всё мужество, ощущая прилив естественного инстинкта.

— Наверное, вы забыли, что моя фамилия принадлежит знатному итальянскому роду -… — произнесла я с акцентом на последнее, не успев вторить фамилию.

— Чангретта, — кивнул Алфи, — Да. Ты принадлежишь роду Чангретта, — сглотнул он слюну после сигареты, — Уебанская фамилия сама по себе. Она вызывает у меня позыв к рвоте. Я словно два пальца в глотку сую, да?

Я смолчала.

— Соломонс звучит приятно, созвучно с моим именем. Тебе бы она не пошла, однозначно, однако, да? — еврей встал с места, пряча мою обнаженную грудь в ткани платья и я выдохнула.

— Но, есть дорожка к твоему сынку и покороче.

Я оживилась.

— Какая?

Алфи довольно сверкнул глазами, подсаживая на свой крючок жертву.

— Тот, через который ты родила своего ребёнка, — облизнул он губы, смотря на мои ноги, — Сегодня. Ночью. Часам к десяти. Раньше не приходи, я работаю, не до ебли будет, — ухмыльнулся он надо мной, — Халат, под ним ни-че-го. Волосы собрать, — потянулся он к новой сигарете, — Меня откровенно раздражает вытаскивать женские волосы из своих трусов, — продолжал он давить на меня, — Уложишь своего выродка и придёшь, — Алфи встал, вытягивая дым, играясь кольцами, приближаясь к моему лицу в упор, — И, — провел он по моим щекам рукой, — подмыться не забудь.

***

Я обустроилась на новом месте с трудом, положив на кровать племянника, укрывая его одеялом.

Еврей дал мне в распоряжение одну спальню и одну ночь на прощание с Тео.

Я сама загнала себя в ловушку. Скажи, что это мой племянник — и пуля пробила бы череп и Теодора, и мой. Один плюс один — равно два. Два гроба на плече Луки.

Скажи, что Тео — мой сын, его забирают, а мне придётся делать что-то табуированное, чтобы снова стать кем-то значащим для еврея.

Два минус один и ещё минус один равно — нулю.

Когда брат говорил, что еврей не прощает — я почему-то смеялась. Но, как же он, такой милый Алфи вдруг может быть таким жестоким?

Как же я ошибалась, когда строила его образ в своих иллюзиях. Какая же я была глупая и беспардонная. Я представляла себе криминальный мир — романтической основой. Что быть подругой бандита — это что-то необыкновенное, когда он защищает тебя, вытаскивает из заварух, прячет и клянётся в любви. Только всё это происходящее, в том числе и заварухи по его вине! По вине бандита!

Папа, как и мама всегда пытались прикрыть кровавую криминальную реальность тихой романтикой. Это как шторм описывать слабым штилем — что-то невозможное, из ряда вон входящее. А я сидела, развесив уши и слушала с упоением, превращая все эти сказки в быль, только мысленно.

И вот когда туман расселся, а ожиданий и мечтаний стало больше — я получила письмо.

Воспоминание Виолетты

Полтора года назад

Обычный день летнего солнцестояния. Виолетта проснулась от яркого солнышка, пышущего в большое и чистое окно. Пение птиц за окном будоражило мирное сердцебиение.

Повалявшись ещё десять минут и проиграв с солнечным лучом, что искал её глазки, карие и глубокие, Виолетта поднялась с теплом осматривая свою комнату.