Твоя кровь, мои кости

— Чертово невезение, — сказал он, и в его осторожном тоне не осталось ничего, что могло бы вызвать этот образ. — Мой рейс задержали. Технические неполадки. Они ищут другой самолет, но… — он выдохнул. — Может быть, несколько часов, я не знаю. Лицо дежурного у гейта побагровело. Не внушает особого доверия.

— Хорошо, но…

— Не беспокойся о костяном страже, — перебил он ее. — Он всего лишь шарлатан. На самом деле он не превращался в птицу, это просто иллюзия. На самом деле это его единственный трюк на вечеринке.

Что-то горькое сжалось у нее в животе. Ей не понравилось, с какой легкостью он произнес это — просто шарлатан — будто он и забавный птицеподобный гость были старыми друзьями. Будто он все это время знал все секреты Уиллоу-Хит, в то время как она вела себя так, ни о чем не подозревая.

Ей хотелось настоять на своем и потребовать извинений, но она не хотела рисковать и начинать ссору. Не тогда, когда он был еще так далеко. Не тогда, когда все и так казалось таким ненадежным. Питер молчал, и, если она хотела получить ответы, ей нужно было, чтобы Джеймс заполнил пробелы.

С большим негодованием, чем она предполагала, она спросила:

— Что ему нужно от Питера?

— Забрать его, я полагаю. Отец рассказывал мне, что страж костей хранит в своей экспозиции всевозможные экспонаты. По понятным причинам его особенно интересует Питер.

Для нее это было неочевидно, хотя она и не сказала этого вслух.

— Он сказал что-то безумное, — произнесла она, чувствуя себя нелепой из-за того, что даже подумала об этом. — Он думает, что Питер бессмертен.

Единственным признаком того, что звонок не прервался, был непрерывный писк багажной тележки, которая ехала задним ходом.

— Джейми? Ты здесь?

— Тебе следует сходить в часовню, — сказал он, и его голос звучал рассеянно. — Если хочешь получить ответы, я имею в виду. Питер хранил там свои вещи. Сувениры. Думаю, они до сих пор у него под матрасом.

Она хмуро посмотрела на трубку.

— Под его матрасом?

— А где, по-твоему, он спал? На полу?

— Я не думала, что он спит в часовне.

Молния на сумке застегнулась.

— Где еще хранить идола?

Идол. Это слово было как удар холодной воды. Оно ледяными пальцами впиталось в ее кожу.

— Питер не идол. Он… он… — Но она не знала, кто он такой. Больше нет. Все ее воспоминания о нем развеялись как дым, и она больше не знала, что было реальным, а что нет.

По телефону Джеймс снова казался каким-то отстраненным.

— Послушай, не могу представить, как тебе, должно быть, трудно все это принять. Знаю, он всегда тебе нравился.

— Питер? — У нее сдавило горло. — Ни в коем случае.

— Перестань, Уайатт. Ты думала, что ты такая хитрая? Все это знали. Как думаешь, почему твои родители отослали тебя? — Его голос был прерывистым, связь то появлялась, то исчезала. — Послушай, я опоздал больше, чем хотелось бы, но делаю успехи. — Она услышала шелест ткани. Приглушенный звук динамика. Затем:

— Мне нужно идти. Послушай меня очень внимательно, хорошо? Если Питер выйдет до того, как я окажусь там, если он придет за тобой, ты убьешь его. Мне все равно как. Ты найдешь способ.

И затем он исчез, даже не попрощавшись. На линии раздался щелчок.

Уайатт застыла в наступившей тишине, чувствуя себя так, словно пропустила последнюю ступеньку лестницы. Ее желудок скрутило в бесконечном спазме. Осторожно, словно он был сделан из стекла, она повесила трубку на рычаг. Шнур был зажат в ее дрожащем кулаке, его витки безнадежно запутались.

«Не плачь», — приказала она себе, яростно моргая. — «Не плачь».

Натянув толстый вязаный свитер, она вышла в холодную утреннюю дымку. Куры разбежались при ее внезапном появлении на птичьем дворе. На крытой дранкой жердочке пегий петух пожирал ее маслянистым взглядом черных глаз. Она проигнорировала его вопросительную трель, протиснулась через плетеные из березы ворота и вышла в поле, где утренний туман стелился над лугом призрачными серыми клубками.

Если при жизни ее отца Уиллоу-Хит был шумной деревушкой, то теперь он был мертв. Не было никакого шума. Ни толпы, ни шума. Была только Уайатт Уэстлок и холод, утро было достаточно тихим, чтобы можно было услышать биение ее сердца.

Она пробиралась по траве высотой по пояс, мимо домиков для гостей, утопающих в поле чистотела, направляясь к самому северному участку вересковой пустоши, где роща смолистой древесины была мертвой и густой. Несколько пасущихся оленей бесшумно разбежались при ее приближении, и белый флаг, обозначавший их уход, был единственным признаком того, что они вообще здесь были.

К тому времени, как она добралась до старой деревянной часовни, у нее уже болел бок. Соседние надгробия были похожи на сломанные зубы, безликие и крошащиеся. Внутри стоял затхлый воздух. На скамьи заползла сухая гниль. Она пробиралась по проходу, ее мокрые чулки оставляли следы на неровном полу. Звук ее собственного дыхания затихал и обтекал ее, когда она приблизилась к пустому алтарю и остановилась, не доходя до тяжелой плиты.