Твоя кровь, мои кости

— Мне было одиннадцать, когда отец вогнал в мой живот топор, — сказал он, уже не уверенный, было ли это воспоминание реальным, или он просто повторял то, что ему говорили. — Он не хотел этого делать — это был несчастный случай. Он взял меня с собой в лес, чтобы я помог ему сложить дрова в тачку. Я не знаю, как именно это произошло — увидел ли он зверя, выглядывающего между деревьями, и поскользнулся, или того привлек запах крови.

Он чувствовал, как Уайатт цепляется за каждое его слово, ощущал на себе взгляд зверя, глубокий, как колодец, и вдвое более темный. Где-то снаружи прокаркал ворон.

— Все мои воспоминания — из вторых рук, — продолжил он. — Я не знаю подробностей. Больше нет. Мне сказали, что чудовище предложило моему отцу подарок. В обмен на его жертву весь наш род получит бессмертие. Пока я жив, никто другой в нашей семье не пострадает от рук смерти. Я проснулся ночью и обнаружил, что один, в небе сияла красная луна. Моего отца не было. Вдалеке виднелись огни. Казалось, будто они танцуют. Я последовал за ними через лес, а затем по небу. Когда я понял, что зашел слишком далеко, было уже слишком поздно. Солнце взошло. Пути домой не было.

В последовавшей за этим паузой не было воздуха. Его поглотил вакуум.

— Это закон преломления света, — сказал зверь, который, казалось, был полностью поглощен рассказом Питера. — Когда Луна проходит через тень земли, солнечный свет попадает в атмосферу и рассеивается. Только красный свет проникает внутрь. Именно это придает кровавой луне ее цвет. Но рассеянный свет должен куда-то направляться, должен от чего-то отражаться. Он попадает на край неба, где раскрываются миры.

Уайатт, сидевшая на диване, моргнула.

— С каких это пор ты стал астрофизиком?

— С шестого класса в подготовительной школе Пеппердайн, — последовал шутливый ответ, — когда мы узнали о фазах Луны.

Снова воцарилось молчание. Питер почувствовал беспокойство, он чуть ли не из кожи вон лез. Он привык встречать смерть, не дрогнув, но в ожидании, пока Уайатт заговорит, что-то внутри него скреблось и корчилось. Когда, наконец, она поднялась с дивана, он резко выпрямился.

— Уже поздно, — сказала она, прижимая к себе Крошку. — Я иду спать.

— Уайатт, подожди. — Питер выскочил в коридор вслед за ней, не заботясь о том, как это выглядит со стороны, и обнаружил, что она уже возвращается. Они столкнулись в темноте фойе, врезавшись друг в друга. Слегка высвободившись из ее объятий, он скрылся из виду, словно рассерженный ситцевый шлейф. В том скудном свете, что падал из эркерного окна, он мог различить блеск непролитых слез в глазах Уайатт.

— Скажи мне, как ты сделаешь это, — потребовала она.

— Что?

— Лес требует кровавой луны и жертвоприношения, верно? Как это произойдет? Я знаю, ты думал об этом. У тебя было достаточно времени… ты, должно быть, придумал план. Ты воспользуешься ножом? Кинжалом? Вонзишь топор мне в живот?

В животе у него все перевернулось. Слова чудовища эхом отдавались в его мозгу: «Тебе никогда не хватало смелости сделать то, что нужно, чтобы выжить». Он провел руками по макушке, соединяя их на затылке. Заметив его нерешительность, Уайатт раздраженно выдохнула.

— Как всегда.

Она повернулась, чтобы уйти, на этот раз не оглядываясь.

— Я приду к тебе в комнату, — крикнул он ей вслед, слова вырывались у него сами собой. — Сразу после наступления темноты. — Признание упало на пол между ними, словно якорь. — Это то, чего ты хочешь? Репортажа с места событий?

Уайатт стояла на нижней ступеньке, ее глаза блестели.

— Да.

— Ты будешь ждать меня, — сказал он. Он представлял это столько раз, на протяжении стольких лет. Луна в окне, ее глаза, сияющие от звездного света. Личная мечта, которой слишком опасно делиться. Тихо он добавил: — Ты всегда ждешь меня.

Он услышал, как она судорожно вздохнула.

— А что потом?

— Я не буду жесток, — прошептал он. — Не причиню тебе боли. Я буду смотреть тебе в глаза. Я умирал так много раз и разными способами. Я знаю, как сделать это быстро.

Где-то в темноте раздался еще один крик. Ворон предупреждал стаю о присутствии поблизости хищника. Он закрыл глаза. И чуть не открыл их от стыда.

— Звучит просто, — наконец произнесла Уайатт, и из всего, что она могла сказать, это задело его больше всего. Он предпочел бы, чтобы она кричала. Скорее, чтобы плакала, кричала, обвиняла. Вместо этого тишина разлилась между ними, как кровь. Просто, но никогда не легко.

Ступеньки заскрипели под ногами, дом оповестил об ее уходе. Он открыл глаза и обнаружил, что остался один в темноте, а его сердце выпрыгнуло из груди, и не было никакой возможности вернуть его обратно.

17. Уайатт

За ночь пианино сгнило.

Уайатт зависла в широком проеме коридора и смотрела, не дыша. Бледный предрассветный свет пробивался сквозь занавески темными полосами белого. Там росли помидоры, их стебли были покрыты белым пухом, плоды сморщились и сочились.