– Тася! Моя Тасенька! Она же прилетает ко мне – то синичкой, то голубкой… А однажды, такая проказница, прилетела старой вороной. Представляешь? И села рядом в грязной шубе, молчит, думая, что не узнаю ее… Она когда прилетает, мы сидим здесь до утра и все говорим-говорим. Надо же все решить. Мальчишка все крупнее делается, и Тасю скоро видно будет… И вот уже несколько ночей она не прилетает. А когда ее нет, у меня внутри, между ребер что-то рвется, не выдержать. Тогда я вою и зову нашего мальчика, а ему всего четыре месяца, он же еще нерожденный. Как его дозовешься? Мы с Тасей нашли, куда уйти – в Большаково. Я там дом приглядел. Ходил накануне. Должны выйти в полночь, а к утру уже на месте… Вот, по этой дороге, она ведет прямо к Большакову, видишь? Тася ждала меня здесь. И мальчишечка с нею. Он же нерожденный, у нее внутри, понимаешь?.. А колыбелька ему уже готова… Я ее Павлику отдал.
Говоривший остановился – ему было тяжело продолжать дальше – и, передохнув, внимательно посмотрел на Захара и промолвил:
– Где-то я тебя видел, только не помню, где? Ну, да ладно. Так вот надо же такому случиться – только выхожу из дома, моя Нюська (жена моя) криком кричит:
"Артемий, позови фельшара, пусть укол от сердца сделает. Так зажало, что умру сейчас! Да бегом беги, а то не выдержу!" А к фельдшеру бежать через все село. А потом обратно… Не состоялся наш уход тогда с моей Тасенькой. Опоздал я, уже стало светать. Но она меня простила. Поверила. Решили ждать другого случая.
Захар сначала стоял оторопевший. Затем понял, что перед ним – больной. Но дальше почему-то этот больной начал слишком часто повторять имя «Тася», более того – «моя Тасенька». Допустим, еще где-то есть Тася, другая. Но откуда он знает о неродившемся мальчике?!
Значит… Что же это значит?! Что вот он – убийца, изверг, причина их горя!
А изверг продолжал:
– И мы с Тасей решили на этот раз уже все четко, точно. Потому что мальчишка-то растет, скоро все увидят.
Дальше Захар не смог слушать:
– Ах ты мозгляк, падаль! Сейчас ты будешь там, где погибла моя дочь. Все испытаешь, сполна! Уж я постараюсь!
И Захар начал остервенело откидывать камни, делая посредине углубление.
– Живым тебя здесь забросаю!
Артем Денисыч с блаженной улыбкой присоединился к Захару, помогая тому делать углубление и не забывая рассказывать дальше:
– И вот в ночь, когда Тася меня здесь с вещами ждала, опять только я вышел, а Нюська выбегает из сарая с криком: "Артемий, корова телится! Уже ножки видны, надо потянуть, помочь, а то не растелится, как в прошлый раз!". Я пошел, но… быстро все сделать не получилось. Пришлось бежать за ветеринаром… А на этот раз Тася мне не поверила. Подумала, что я обманываю ее…
Четыре руки судорожно разбрасывали в разные стороны. Артем радовался, что яма делается все глубже, еще немножко – и будет в его рост!
А рассказ продолжался:
– Но я потом телка на бойню сдал!
Большой камень сдвинулся и покатился, зацепляя по пути мелкие…
– И корову тоже на бойню сдал, а Нюську не приняли!..
Захар, услышав последнюю фразу, остановился с камнем в руках. Постоял. Затем злобно начал забрасывать яму обратно. Артем путался, бросал камни то в одну сторону, то в другую, пока Захар не крикнул:
– Бросай туда, где были, дурак!
Артем Денисыч, не соображая, согласно кивал головой, усердно работая.
Наконец все стало, как и раньше. Захар обложил более крупными камнями крест для прочности и направился к своему двору. Повернулся к опять сидящему на камне Артему и нехотя промолвил:
– Не вой так громко! Зашибет кто-нибудь вместо собаки!
Тот подобострастно кивнул головой и вполголоса, чуть ли не шепотом молвил:
– Мальчишку жалко…
Ее папа
Девочка была маленькой и очень многого не понимала. Почему, например, все время хочется кушать, а нечего? За домом еще сохранился маленький кустик спорыша. О нем, кроме девочки, никто не знал. Но когда она пришла сегодня пожевать немножко стебельков (они были чуть-чуть солененькие), две курицы доклевывали последние листики. Хорошо петуху Петьке: разгребет лапами мусор и вытащит червяка. Вот тебе и еда. Только люди червяков не едят. Фу, девочке даже противно стало, лучше уж голодать. Еще не понимала девочка, почему петух Петька такой дурак – найдет червяка и квохчет так громко, пока какая курица не подбежит. И тогда он ей отдает свою находку. А та сразу раз – и слопает. Девочка жалела петушка, перестала его называть дураком, говорила: «глупенький Петька».
Была у девочки сестричка, младше ее, совсем несмышленыш. И говорить не умела, только и знала одно слово "дай!" Однажды она так достала девочку своим "дай!" (дать-то было нечего), что вспомнив про узелок из солью, который бабушка хранила за печкой, девочка достала его и, ложкой черпая соль, совала сестренке в рот. Та с расширенными глазами пыталась жевать соль, затем глотала. Из глаз малышки текли ручьем слезы, и девочка испугалась. Она завязала узелок, положив его на место. А малышка, придя в себя, повторила: "Дай!". По наитию, девочка зачерпнула кружку воды и заставила сестричку выпить… Видимо, тем и спасла ее.