Твоя половина мира

— Потому, что следующий — ты.

— Да, — спокойно ответил Альберт. — Но это вариант, не более того. Вариант. Один из многих.

Он достал очередную подушечку и положил ее на язык. Похоже, ничего, кроме надежды, у него не было. И пока не подошло время, он притуплял свой форвертс, Чтобы не спятить от ужаса.

— На сколько ты видишь? — осведомилась Элен.

— Вопрос ниже пояса. — Он покатал во рту жвачку и отвернулся к реке. — На день.

— Я не про полный расклад, я про...

— Сутки. Дальше не вижу.

— Фью-у-у!.. Ты ведь, считай, и не форвард. Слушай, где же ты так пристроился-то? Со своими... не слишком выдающимися способностями... если у тебя вся московская полиция в прикупе? Кстати, они-то тебе помочь ничем?..

— Московская? — Он оттолкнулся от перил и задрал голову, намереваясь, очевидно, расхохотаться, но смеха не получилось. — Полиция всей Восточной Европы. И не только полиция. Все Содружество.

Вначале она решила, что он перебрал транквилизаторов, но стоило ей сосредоточиться...

— Договорились, Леночка. Завтра по Первому каналу. У Хрыча встреча с представителями общественных организаций. Присутствовать я не обязан, но... приду. Махну тебе рукой. Вот так. — Он показал, как махнет, и теперь засмеялся.

Действительно помашет. Завтра, по Первому. Из новостных выпусков этот жест вырежут, но в прямую трансляцию он попадет.

Элен увидела Альберта прилизанным, гладко выбритым, в старомодной “тройке” и в бордовом галстуке. Типичный молодой функционер. Крысенок.

Сидит за огромным овальным столом слева от Президента Славянского Содружества. В кадре еще четыре лица, на переднем плане — десяток жирных затылков. Президент что-то бубнит. Крысенок демонстрирует почтительное внимание. Камера чуть сдвигается, и он, оторвав ладонь от полированного дуба, делает ею бай-бай. “Привет, Леночка, это я, Альбертик”.

— С ума сойти... — выдавила Элен. — Ты... правда Советник?

— Правда-правда. Даю Хрычу советы, такая у меня работа.

— Что ты можешь насоветовать со своим форвертс? Один день!.. Какой от тебя прок?

— У нас хорошая аналитическая служба, всегда просчитывает альтернативные шаги. Моя задача — выбрать из них лучший. Плохих предложений аналитики не готовят, а идеальных не бывает в принципе.

— И ты... пальцем в небо?!

— Главное, Хрыч уверен, что делает все возможное для Содружества. А когда человек уверен, у него и сон крепче, и пищеварение в норме. Я, между прочим, этой стране зла не желаю. Я в ней живу. — Альберт прогулялся вдоль ограждения и с печалью посмотрел на бли-кующие стены даун-тауна. — Ты думаешь, я один такой? В Австралийской Автономии был Мартин Крафт, а при Европарламенте был Патрик Штальманн.

— Были?.. Почему “были”?

— Сейчас они здесь. Я же говорил, все собираются здесь. Зачем?.. — Он пожал плечами.

— Тебе это недоступно.

— Тебе тоже. Какая-то причина есть, но неявная. Все было бы проще, если б наши предки не разбрелись по свету. Из трех прадедов здесь остался только один, мой. Двое других подались на Запад, тогда было самое время.

— И ты бы на их месте уехал.

— Естественно. Кому охота сидеть в заднице?

— А что, на Востоке действительно была задница?

— Я-то откуда знаю? Вроде да, и очень глубокая. Но для меня это как падение Римской Империи. Что там упало, куда упало... Люди живут настоящим. А в настоящем между бывшей Россией и бывшей Голландией разницы нет. Ты ведь не обращаешь внимания, Леночка...

— На что?

— Как мы с тобой разговариваем.

— Как все в Европе...

— Половина корней славянские, половина — германские. Сто лет назад нас бы не понял ни русский, ни немец.

Элен равнодушно хмыкнула и проверила время. Сервисной службы все не было.

По эстакаде продолжали нестись машины — яркие, вычурно раскрашенные “Самсунги”, авангардные “Мерседесы” и консервативные “Вольво”. Мимо, обдав теплым ветром, пролетел классический “Ролле”. Редкие водители замечали, что два похожих автомобиля у фальшборта — черный “Лексус-Т2” и темно-зеленый “Хам-мер” — совсем не одно и то же. Модный азиатский новодел и снятый с консервации прототип — морально устаревший, но тем-то и ценный.

Вероятно, атрибуты старины, как символы стабильности, привлекали людей всегда. При этом сама старина никого не интересовала. История — вещь скучная и к тому же слишком запутанная. Смутные времена уходят, за ними приходят еще более смутные, и кажется, что позади у человечества сплошная мгла, что жить по-настоящему оно начинает только сейчас, в твоем присутствии. Но пройдет еще сто лет, и потомок, заглянув в исторический справочник, повторит твою мысль дословно. Разве что на другом языке, знакомом тебе лишь по отдельным конструкциям.

— Альберт, но если ты такой могущественный... почему ты не обезвредишь этого психа? Натрави на него всех. Пусть его найдут и...

— Ищут. Почти два года ищут. И полиция, и спецслужбы, и Компании. Я надеялся, он уже сгинул, потому-то никто его и не может поймать... Но вчера мы убедились, что этот свихнувшийся форвард жив-здоров. Он в Москве, и он начал нас убивать.

— Вчера ты говорил “вы” и “я”, а сегодня — “мы”. Как же быстро ты с нами породнился...