Твоя поневоле

Вот он — идеальный момент! Приставь чёртову вилку к его шее и потребуй ключ от наручников. Ну же, Наташа, чего ты медлишь! — подстрекает внутренний голос, но я всё равно медлю. Я по-прежнему боюсь пошевелиться.

Или не хочу?..

Шуршит подушка — он повернул ко мне голову. Я всё ещё лежу с закрытыми глазами. Я не хочу на него смотреть. Пробовать искренне его ненавидеть куда проще, если не видеть.

— Не хочешь спросить, где я был? — тихо спрашивает он, и я чувствую шлейф дорогого коньяка. Мои ноздри трепещут, выискивая в коктейле истинно мужских ароматов нотки запаха женщины и, к своему позорному облегчению, я их не нахожу. Терпкий парфюм, кожа куртки, алкоголь, сигареты…

Он был не с женщиной. И тут же дико злюсь на саму себя! Ну какая мне разница, с кем он был! Но вот, выходит, есть она, эта разница…

— Мне плевать, где ты там был, — открываю глаза и смотрю на своего похитителя. В комнате совсем темно, я вижу только лишь слабый силуэт его лица и горящие каким-то странным блеском глаза. Хотя что тут странного — он выпил, и это может быть для меня как минусом, так и плюсом.

— Прости, пришлось немного задержаться. Ты, наверное, хочешь есть и пить, — шепчет, не сводя с меня пристального взгляда.

— Я хочу увидеть своего сына и хочу домой, — отвечаю ему в тон.

— Извини, это пока невозможно, — он подносит руку к моей щеке и, как и тогда в машине, нежно убирает выпавшие локоны. — Мягкие такие.

— Кто?

— Волосы, — подносит прядь к лицу и, прикрыв глаза, вдыхает её аромат. С наслажденим вбирает его в себя. Он пьян и расслаблен. Он потерял бдительность.

Крепче сжимаю вилку и не могу переселить себя! Не могу!!! Я не могу наброситься на него!

Рука словно онемела, на лбу выступила испарина волнения.

У него твой ребёнок! Он посадил тебя на цепь, как дворнягу! Запихни свои сраные эмоции куда подальше. Спасайся! Борись! Убегай!

— Дай мне её сюда, — снова шепчет он, так и не открывая глаз.

— Дать что?

— Вилку. Ту, что держишь в руке. Дай мне её, — мягко, так обволакивающе. Я словно с головой погрузилась в сахарный сироп и не хочу из него выбираться.

Но откуда он… Он не мог её увидеть!

— Отдай, Натали. Ты же понимаешь, что этим ты меня всё равно не убьёшь, — его шепот скользит по позвоночнику колючими мурашками. — Давай.

Из темноты выныривает его ладонь, и я словно под гипнозом вкладываю в его руку оружие.

— Теперь нож.

— Нет, не отдам, — пытаюсь вяло сопротивляться, но он касается губами мочки моего уха.

Его губы — крылья бабочки. По телу проходит ток.

— Давай. Осколком чашки, что валяется на полу, ты могла бы меня хотя бы оцарапать. Но этим… — его горячее дыхание скользит по шее, приподнимая волоски на всём теле.

Он снова тянет руку, и к вилке с лёгким звоном присоединяется нож.

Дура, сама же лишила себя пусть призрачного, но всё-таки шанса на спасение. И пусть бы у меня точно ничего не вышло, но я обязана была попытаться. Какая же я дура… Надо слушать свой мозг, а не вагину, но почему рядом с ним второе становится первым, а первое и вовсе уходит в утиль за ненадобностью. Особенно сейчас, под покровом ночи. Сейчас, когда всё кажется каким-то ненастоящим, игрой воображения. Эти блики на стенах, мои наручники, пьяный мальчик-мужчина рядом…

— Кай… Тебя же правда зовут Кай?

— Правда.

— Зачем я тебе? — вопрос, вот уже сутки не дающий мне покоя.

— За тем же, зачем и я тебе — чтобы любить друг друга.

Я смеюсь, и смех мой напоминает завывания душевнобольной. Горло без капли воды словно дерёт наждаком, но я не могу остановиться. Это тихая истерика.

— Любить? Ты серьёзно?! — выплёвываю сквозь хохот. — Думаешь, путь к сердцу женщины лежит через наручники? Или я настолько отстала от ритма современной жизни, что цветы и романтика уже прошлый век, и в моду вошла шоковая терапия? Не сдохла в первые сутки заточения — баба к браку готова!

— Говорю же — мне не доставляет радости видеть тебя скованной, но иначе у нас просто ничего не выйдет. Нам нужно было это уединение. Пусть принудительное, но всё же. Я хотел узнать тебя ближе и хотел, чтобы в первую очередь ты узнала меня.

— Господи, ты издеваешься, скажи? — сажусь, смотря на него сверху вниз. — Какое "любить друг друга"? Это какой-то бред! Да даже начнём с того, что я для тебя старая. Ста-ра-я! Мне тридцать один, тебе всего лишь двадцать. Улавливаешь разницу?

— Не недооценивай себя. Ты прекрасно выглядишь.

— Я и без тебя знаю, что прекрасно, но, для справки — я родилась, когда ещё СССР не развалился! У меня ребёнок, пенсионные отчисления, гора разного дерьма за спиной, а у тебя ещё молоко на губах не обсохло! Если ты вымахал под два метра и выглядишь старше, это не означает, что ты взрослый. Ты слишком молод! Молод для меня, да и вообще… Не знаю, какой кашей забита твоя голова, но она явно пригорает. Вот это всё, — трясу прикованной рукой, — это ненормально. Это незаконно. Тебя за это могут посадить. Ты это понимаешь?

— Конечно.

— Вот это и пугает, Кай. Это и пугает.

Запал иссяк, я снова сдулась.