Твоя поневоле

Он садится рядом со мной, и через несколько секунд в его руке уже тлеет сигарета.

— Дерьма за спиной у тебя и правда немало. Другой на моём месте мог бы тебя даже убить. Тебе повезло, что я не другой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

По позвоночнику снова ползут мурашки, но вот только в этот раз вызвало их совсем другое чувство.

Поворачиваю на него голову и просто не могу поверить услышанному.

— За что я здесь? Что я сделала тебе такого? Я даже по ночным клубам не хожу, вероятность того, что когда-то я тебя грубо отбрила, можно исключить. Тогда что? Наступила на ногу в очереди на кассе в Ашане? Чтобы желать кому-то смерти, нужно очень сильно для этого кому-то насолить. Очень сильно, понимаешь? Не знаю, по каким критериям ты меня выбрал — но это ошибка.

— Я выбрал тебя уже давно, — он затягивается — черноту ночи разрезает вспыхнувший огонёк и тут же практически потухает. — И это не ошибка.

— Тогда расскажи, — кладу ладонь на его руку и пытаюсь придать голосу как можно больше теплоты. — Расскажи мне всё, Кай. Почему я здесь? Тебе не кажется, что я имею право это знать?

— Конечно, имеешь и всё узнаешь. Но не сейчас, ещё не время. Сейчас ты на эмоциях, не поймёшь, — всегда уравновешенный тон разбавляют ноты невесомого раздражения, смешанного с чем-то похожим на отчаяние. Поднявшись с кровати, тянет шнурок допотопного торшера — комнату озаряет тусклый рыжий свет.

— Я буду на эмоциях всегда, пока эта штука болтается на моей руке. Хотя бы просто сними меня с привязи, клянусь, что никуда не убегу и не сделаю никаких глупостей!

— Зачем ты пододвинула ногой осколок? — мягко спрашивает он, и я снова завожусь с пол-оборота — пинаю носком остатки несчастной чашки, и та со звоном разбивается о стену.

— Да потому, что ты псих, и я боюсь тебя, что непонятного?!

— Не надо меня бояться!

— Ты держишь меня в заложниках! Ты украл моего ребёнка! Я должна тебя бояться. По-моему, ты не такой уж и умный. Судя по поступкам — ты круглый идиот.

— Ты не поверишь, как мне приятно это слышать. Быть круглым идиотом куда лучше, чем маленьким вундеркиндом, победителем всевозможных олимпиад. Когда каждый считает, что твой мозг — это не склизский сгусток, а что-то феноменальное из разряда вон.

— Грёбаный самородок, — шепчу под нос и устало провожу ладонью по лицу. — Мне нужно в туалет.

— Да, конечно, сейчас, — он роется в заднем кармане джинсов, видимо, отыскивая ключ. — Ещё тебе нужно поесть.

— Я не хочу есть.

— Я не спросил — хочешь ты или нет, я сказал нужно, — мягкого тона как не бывало, в голосе сквозит холодная решимость.

— Могу я хотя бы распоряжаться своим желудком? А мочевым пузырём можно? Ваше долбаное королевское высочество, — язвлю, протягивая руку с наручником. Щёлкает замок, стальное кольцо разжимается, и через секунду воздух в комнате звенит от звука смачной пощёчины.

О, как же долго я об этом мечтала!

Кай никак не отреагировал на удар — только повернул голову и застыл, не скрывая расплывающуюся улыбку.

— Истеричка.

Истеричка? Истеричка?!! Я покажу тебе, щенок, как ведут себя истерички!

Толкаю его в грудь, и он, смеясь, подаётся назад, цепляясь руками за воздух. Я подбегаю к нему и молочу кулаками куда ни попадя: по его плечам, голове, животу, из моего рта льётся ужасная брань портовой шлюхи, но я не могу остановиться, вымещая всю накопившуюся ярость. Он практически не защищается — только прикрывает лицо ладонями и смеётся. Смеётся, словно всё это — забавная игра.

Я слишком слабая — ему даже не больно. Для него мои удары не сильнее обстрела яблоками соседскими пацанами. А вот мне больно — кажется, я даже вывихнула плечо, замахиваясь для очередной оплеухи.

— Ты, — удар, — не имеешь, — удар, — никакого… морального… права, — (по печени — отлично!), — держать меня на привязи. Рабство отменили ещё в девятнадцатом веке.

— А точнее — в восемнадцатом.

— Несчастный ботаник! Да ты повёрнутый! Чёртов психопат!

Я выдохлась — кулаки горят, плечо ноет, а он по-прежнему улыбается, словно только что посетил интереснейший аттракцион.

Бросаю бесполезную затею и, подбежав к входной двери, дёргаю лихорадочно за ручку.

— Теперь ты понимаешь, зачем нужна эта мера с наручником — ты же весь дом разнесёшь, — доносится за спиной.

— Выпусти меня! Выпусти! Вы-пус-ти ме-ня!!! — пинаю несчастную дверь, словно это она источник всех моих бед. Тёплые руки мягко обвивают мою талию и тянут назад, и мне ничего не остаётся, как обессиленно повиснуть у него на предплечье, словно набитая соломой тряпичная кукла.

Моя ярость иссякла. Я морально и физически истощена. Я до чёртиков устала с ним бороться.

— Прими душ, а я пока принесу тебе поесть, — спокойно произносит он, словно не было только что никакой истерики.

Выбираюсь из кольца его рук и застёгиваю расстегнувшиеся в порыве бешенства пуговицы блузки.

— Мне не во что переодеться.

— Комод полон вещей — они твои.

— Они не мои. Я хочу свои вещи, — шиплю сквозь зубы, понимая, что напрасно трачу нервы.