Твоя поневоле

— Обои! В тонкую голубую полоску! Я видела их… у вас дома! Дверь была приоткрыта, я, проходя мимо, заглянула. Игорь сказал тогда, что это комната его сына. И на видео, что ты мне показываешь, те же самые обои! — взбудоражено подаюсь вперёд. — Игорь… Игорь обо всём знает, да? Это он всё это придумал? Ну, вот этот идиотский план с похищением? Ему что-то от нас нужно?

Кай криво усмехается и переводит взгляд на чёрную глазницу окна.

— Не знал, что он возил тебя в наш дом.

— Это было единожды, в самом начале отношений. Олеся… — осекаюсь, — твоя мама и ты отдыхали тогда в Греции.

Кай ничего не отвечает, просто смотрит в окно, вынуждая меня ощущать гнетущее чувство вины. Я спала с женатым мужчиной, я знала, что у него есть сын, но всё равно с ним спала! Я родила от него внебрачного ребёнка и да, я хотела — мечтала! — что он бросит их и уйдёт ко мне! Я тоже хотела быть счастливой. Да, таким искажённым способом, но кто из нас не грешен?

— Так Игорь всё знает? Миша с ним?

— Нет, Игорь, — специально давит на имя, — ничего не знает. Его сейчас нет в стране, — переводит взгляд на меня и заставляет давиться виной ещё больше. Виной и позором, за всё увиденное им на той злосчастной флешке…

— Значит, Миша… с твоей мамой? — выходит как-то жалобно хрипло.

Неужели мой сын сейчас с ней? Это она попросила Кая его украсть? Она хочет мести?

Я ожидаю услышать положительный ответ, но не слышу, Кай лишь молча смотрит на меня. Долго, невозможно долго. И так… горько?

А потом говорит то, от чего у меня стынет кровь в жилах…

— Мама умерла. Четыре недели назад.

…и я морщусь, словно от удара пощёчины.

Что? Жена Игоря умерла? Но… как? Почему?

Я не знала эту женщину, только имя — Олеся. Игорь держал ту, свою другую личную жизнь под надёжным замком. Да я даже имя его сына не знала, да и не хотела знать. Мне было неприятно думать о том, что после меня он едет к ним. Что они имеют на него полное право, а я так… любовница. Отдушина с упругим задом.

Грешно, стыдно, мерзко в этом признаться, но я втайне мечтала, что эта тётка когда-нибудь куда-нибудь испарится, и у Миши, наконец, появится полноценный отец. Почему тот, другой его сын носит его фамилию и живёт в роскошном доме, а мой сын нет?! Чем он хуже?! Да, внебрачный, но всё-таки он тоже его ребёнок!

И вот теперь, когда моя мечта запоздало сбылась и Олеси больше нет, я этому совсем не рада…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мне очень жаль, Кай, — шепчу совершенно искренне, но, судя по его невесёлой улыбке, он не слишком мне верит.

— Тебе жаль? Серьёзно?

— Да, мне жаль! Если я спала с твоим отцом, это не значит, что я ненавидела твою мать!

Ложь.

​​​​​​​​Ложь, — вторит его взгляд, и мне стоит невероятных усилий выдерживать его гнёт.

— Я любила Игоря и хотела быть с ним. Разве любить — это грех? Да, он был женат, но любовь не спрашивает…

— Любовь? — перебивает Кай, и лицо его каменеет. — Так любовь или похоть? Или, может, жажда красивой жизни? Мой отец, как ты знаешь, довольно богат, и до встречи с ним ты жила с матерью в обычной хрущёвке. Зато теперь просторная квартира, купленная за деньги моего папаши. Неплохая тачка.

— Попрекаешь меня тем, что я хотела лучшей жизни? Да что ты вообще знаешь об этой жизни, щенок? — шиплю сквозь зубы, закипая. — Что ты знаешь обо мне, кроме того, что видел на тех несчастных кадрах? Да нихрена ты не знаешь, понятно! Ты, поцелованный богом мальчик, с рождения как сыр в масле катался, тебе всё приносили на грёбаном серебряном блюдце: лучшие игрушки, лучшие шмотки, учителя. Даже твои сраные мозги не твоя заслуга, а купленные за деньги отца педагогов! Не тебе учить меня, как правильно жить, и рассказывать о морали.

Перевожу дух, ощущая, как в грудной клетке бешено клокочет сердце. Адреналин гоняет кровь, от прежней слабости нет и следа — я полна ложных сил, подаренных мне оглушающей правдой.

— Ты привёз меня сюда, чтобы рассказать о том, какая я тварь? — вышло почти спокойно, чем я невероятно горжусь.

— Нет, я просто хотел побыть с тобой. Наедине, — так же спокойно отвечает он, чем здорово меня заводит.

— А зачем были нужны наручники? Для чего? Ты мог высказать мне всё да даже прямо там, в торговом центре! Зачем было красть моего сына?! Зачем было везти меня сюда? Ещё и с закрытыми глазами! Что за дешёвый цирк?

— Я не знал, бывала ли ты здесь раньше, но точно знал, что отец никогда не заходит в комнату бабушки, её ты точно не могла видеть. Повязка — просто осторожность. Я не хотел, чтобы ты сразу всё поняла.

— Поэтому ты не хотел, чтобы я спускалась вниз? Думал, что я узнаю этот дом?

— Я не исключал эту вероятность.

— Господи, прекрати разговаривать так, словно проходишь какое-то долбаное собеседование! — кричу, сжимая пальцами виски́. — Ты украл ребёнка! Ты приковал меня к кровати! У тебя, в конце концов, мать недавно умерла! "Я не исключал эту вероятность". Да даже у бесчувственного сухаря эмоций было бы больше! — снова роняю лицо на ладони и остервенело тру воспалённые глаза.