За те страшные месяцы, что мама провела в больнице, Тимофей ни разу не пришел к ней. Даже когда ей стало лучше. А в день выписки Ник вместе с мамой были у Фроловых (отец на своей машине отвозил отчима Тимки за Еленой Николаевной в больницу). Сначала в квартиру ввалился взмыленный дядя Лёша, отец Дашки, обвешанный кулями, а потом уже осторожно вошла Елена Николаевна. Оглядывалась, восторгалась чистотой и уютом, а потом ее взгляд остановился на сыне, и она, улыбнувшись, протянула руки. Тимка, как завороженный, подошел, обнял, уткнулся в мех пальто и вдруг заревел. Да так заревел, что перепугал всех!
Ник все пытался примерить на себя то, что пережил лучший друг, но получалось плохо. После случившегося с мамой Тимки перед поворотом на школу положили лежачего полицейского, только с того времени Тимофей, да и Никита тоже, переходил дорогу только по «зебре».
Елена Николаевна вернулась на работу, когда мальчишки перешли в пятый класс. Она окончательно выздоровела, но Тимка не дает ей ничего делать по дому. Сам моет полы, убирает в квартире, готовит. Елена Николаевна лишь ворчит и называет себя королевой. Все ее обязанности сводятся к тому, что она отводит дочь на синхронное плавание. А еще у нее крохотная дамская сумочка, и Никита ни разу с того самого дня не видел, чтоб она носила тетради домой. Даже в пятом классе это делал Тим. Маме пришлось смириться с таким требованием сына.
У Тимки же был пунктик по поводу русского языка и литературы: к этим предметам он всегда готов и готов так, будто от этого зависит жизнь, не меньше. Он ни разу не стащил у матери задания даже для друзей, да те и не просили. Являясь классическим примером технаря, Тимка вынужден был грызть русский на «пять», чтобы маме не было стыдно. Пока этот предмет вела Настенька, (Синичкина Анастасия Петровна, самая классная классная[1]!), все было в порядке. У Тимки и по литературе, и по русскому в табеле строем стояли пятерки, но в десятом эти предметы стала вести Елена Николаевна, и сыну пятёрки ставить не спешила. Тимка помогал половине класса с русским, но мама ждала от ребенка большего. И, видимо, мама была права, ее тактика привела к тому, что в марте этого года сын удачно защитил в Питере проект по русскому языку. Говорили, что профессора закатывали от восторга глаза, а потом долго аплодировали мальчишке. Но сам парень сознается, что еще ни разу не решил пробник ЕГЭ на 100 баллов.
[1] Самая классная классная – подразумевается лучший классный руководитель.
Глава 7. Неначатое начало.
Дашка брата обожает. Тимка лишь последний год не читает на ночь сказки: та учится в третьем классе и сама прекрасно справляется с этим. Он никогда не стыдился и не стеснялся сестры. Водит из школы за руку. И с синхронного плавания забирает Дашку сам.
— Нет. Ты прикинь, я к ней с полотенцем в кабинку захожу, а она как взвизгнет — я там чуть не скопытился — и орет, чтоб я вышел. Я к ней: «Дашух, Дашух», а та в слезы, — жаловался Тимыч Никите на сестренку, которая в последнее время вела себя странно.
— Ну, а что? Ты хотел ее намывать до свадьбы? Взрослеет, — отвечал друг, а сам не сводил глаз с дверей кабинета, где училась Вероника.
Он хотел поговорить с девочкой, но первые два урока была профильная математика, там нереально выйти, да и после второго урока — русский. На позапрошлой перемене обедали, на прошлой — класс Ники переодевался на урок физры (черт бы побрал эту пандемию, вынудившую всех жить по ее правилам). Сейчас в коридоре маялись взмыленные мальчишки, а девчонки, запершись в кабинете, переодевались. Кто-то из самых несдержанных стучал в дверь, оттуда им что-то кричали. Ник слушал Тимку и не спускал глаз с двери, около которой тёрся прыщавый худосочный юнец. Пока он не дергал на себя дверь, Никита просто стоял.
— То есть… взрослеет? — недоуменно переспросил Тимофей.
— А как взрослеют? Сколько ей? Десять? Значит и месячные через год-два начнутся, — отвечал Ник, не сводя взгляд с нетерпеливого одноклассника Вероники.
Тимка словно в ступор вошел.
— Дашка?
— Скорее всего, у нее грудь начала расти, вот она и стала тебя стесняться.
— Грудь? У Дашки?
— Что ты заладил, как попугай «Дашка», «Дашка»… Дашке твоей будет и пятнадцать, и двадцать, и сорок. Не думаю, что она будет спрашивать у тебя дозволения, чтоб целоваться вот с таким прыщавым пацаном.
— Подожди, — совсем удрученно пробормотал Тимка и достал телефон. Он что-то бормотал, листал в телефоне, потом взялся всей пятерней за собственный густой чуб и потянул его в сторону. — Охренеть! Ник! Твою мать!... В смысле, не твою… я просто…
Никита усмехнулся:
— Блин, Тимыч! Что за реакция? Ну это ж и так понятно было.
— Ни фига не понятно. А ты…
— А моим половым воспитанием занималась сестренка! Застала…
Тимыч растянул губы в похабной улыбке.
— Нет! Не за тем, о чем ты, озабоченный, подумал! — тут же предостерег друг.
— Ну, ну…