Твоя реальность — тебе решать

Мария Ивановна глянула лишь мельком, а потом перевела тяжелый взгляд на Ветрова, тот, побледнев как смерть, дернулся за телефоном, но инспектор его опередила и забрала смартфон. Ветров дернулся:

— Права не имеете!

Мария Ивановна хмыкнула:

— Это я-то права не имею?

Ольга, видать, была не в курсе (скорее всего, не отслеживала жизнь сына в соцсетях), потому что едва не лишилась чувств, увидев всю «красоту и мощь» фотошопа.

— А это уже серьезно! — заметила Мария Ивановна. — Девочка-то в критическом состоянии.

Мать Ветрова схватилась за сердце, вокруг нее засуетились. А Елена Николаевна откинулась на спинку стула, чувствуя каждый диск собранного когда-то по частям позвоночника, и отвернулась к окну. Она не видела, как Ольга била своего сына и кричала что-то про тюрьму. Уваров трижды успел ударить Ветрова, если бы это произошло в советской школе, обошлись бы даже без родителей: ну драка, ну и что. Все живы и даже почти здоровы, сейчас же миритесь, и вот вам партийное задание, которое вас окончательно помирит…

Сейчас же… это разборки между родителями. Камеры… Везде камеры. И дети снимают. Устраивают самосуд, как с Никой, и снимают всё действо на собственный телефон, а потом дальше распространяют это зло в соцсетях, хвалятся им, дескать, а я могу вот так! Как же страшно!

— О времена! О нравы![1] — пробормотала Елена Николаевна, потом оглянулась на воющего Тимофея Ветрова, сжавшегося в кресле, и вздохнула: — Вот вам и ангелы, и бесы.

Она достала телефон, набрала мужу. Он в недельном отпуске. Мать Тимки понимала, идти не далеко, но также понимала, что не сможет этого сделать. Позвоночник от основания шеи до самого копчика горел, будто говорил: «Забыла обо мне? Вот тебе пламенный привет, Лена!»

Мария Ивановна говорила с кем-то по телефону, потом положила трубку и подошла к матери Уварова.

— Идите домой, — сказала инспектор. — Постараюсь сделать так, чтоб это не попало в личное дело Тимофея. Я помню, куда он планирует поступать. Кто бы сказал… В понедельник защитил девочку, а сегодня сам спровоцировал драку. И опять из-за девчонки!

Елена Николаевна усмехнулась:

— Может, правы, когда говорят, что всё зло от женщин?

Мария Ивановна вспыхнула:

— Да конечно! Для меня Уваров — настоящий мужик, хоть и маленький. Ту… как ее?.. Соколову мамаша Страхова бы раскатала, в таком состоянии и убить бы могла. Не удивлюсь, если и здесь он заступился… за честь девочки. Ведь стоял, говорил, а тот… Вы не переживайте, выясним, что ответил Ветров. Вы правильно воспитали сына, Елена Николаевна.

— Угу. Только, как видите, и он не ангел.

— Да все они ангелы, пока внутренний демон спит, — ответила инспектор по делам несовершеннолетних. Мать Тимки посмотрела на нее и вновь вздохнула: сколько же ангелов-демонов прошло перед глазами Марии Ивановны, одному Богу известно.

[1] O tempora! O mores! (с лат. — «О времена! О нравы!») — латинское крылатое выражение. Обычно выражение применяют, констатируя упадок нравов, осуждая целое поколение, подчёркивая неслыханный характер события. Самое известное выражение Цицерона.

Глава 60. Последний урок.

Знаешь, есть такой девиз...

Можно сказать, мировоззрение

таких, как мы — «Своих не бросать».

Хобан «Уош», сериал «Светлячок»

Карина складывала вещи Ника в рюкзак (тот убежал, оставив всё на столе). Она с каким-то остервенением жевала жвачку, но та не успокаивала. Сейчас бы сигаретку… Но Карина бросила. Вернее, пытается бросить. И в этот раз у нее получится.

До звонка еще было время. Ребята, взмыленные после физкультуры, только подтягивались в класс. Рассаживались, делились водой (а ведь пандемия!) и не спешили переодеваться. Приближался седьмой, последний урок, урок у классного руководителя, так что можно было выдохнуть. Обычно седьмым уроком была литература, но сегодня Елена Николаевна провела ее раньше, так как часть урока занял тест, куда же его на седьмой-то переносить?

— Эй, Клинкина, ты теперь еще и по рюкзакам шаришь? — раздалось насмешливо.

Карина даже оглядываться не стала. Сначала хотела ответить что-то колкое, но передумала. Ввязываться с Сэмом в словесную перепалку — себе дороже. Потом чувство такое, что тебя в дерьмо помакали.

— О! А Егоров куда делся? — спросил Дэн. Денис — нормальный пацан, ему можно ответить.

— Ушел вместе с Еленой Николаевной.

— В смысле ушел? — не понял Дэн.

— С Еленой Николаевной? — спросила Олеся.

— Так получилось, — ответила Карина, складывая брюки по стрелкам.

Кирилл, утирая потную шею полотенчиком, которое всё время брал на физкультуру, спросил:

— Ты же что-то знаешь?

— Знает, знает! Знает, с какой стороны у мужика член! — заржал Семен и сел на парту. Его бесил сам факт того, что Карина кому-то отвечала нормально, а ему… будто он лошара какой-то. Лузер.

Ребята на разные голоса зароптали:

— Придурок.

— Идиот…

— Озабоченный.

— Извращуга.

— Фу, гадость какая!

— Ты, блин, достал уже! — громче всех рявкнул Дэн.

Семен, не находя союзников, только больше разошелся: