— На твой выбор.
Девочка размяла пальцы, опустила их на клавиши, и те понеслись в неуловимом беге, рождая музыку, которая, казалось, выпорхнула из приоткрытой крышки фортепиано. И Ник обо всем забыл. Он не отрывал глаз от пальцев, пляшущих по черным и белым дощечкам, словно пытался понять, а как… как из всех этих касаний рождается музыка? Отмер, лишь когда мелодия закончилась. Вероника посмотрела на него.
— Ну как?
Парень сглотнул, подъехал ближе на кресле и кивнул на фортепиано.
— Сыграй еще, — выдохнул он.
Девочка улыбнулась, и пальцы вновь понеслись в неуловимом беге по клавиатуре.
— Ой , а хочешь я тебе сыграю, что буду играть на концерте? — вдруг встрепенулась Ника.
— Хочу, — только и смог сказать в ответ Никита…
Домой он шел окрыленный и немного взволнованный. Ника, закончив играть, сбросила оригинал, и парень всё прокручивал композицию на повторе, но мелодия не переставала будоражить, задевая какие-то невидимые струнки души. И хотелось большего, яркого, сильного, настоящего! Очень хотелось!
Он был так погружен в себя, что не обратил внимание на человека в черном, который прошел мимо него, натягивая глубже капюшон. А человек скользнул по счастливому лицу взглядом и прибавил шаг.
Боль была такая, что дышалось с трудом. Словно на лицо натянули полиэтиленовый пакет с крохотной дырочкой, вроде вдыхаешь, а кислорода не хватает. Жутко. Тело требовало движения, и Тимка пошел на улицу. Зонт ему сунул дядя Леша уже в дверях, и Тим впервые в жизни не стал спорить (не любил он зонты, везде терял их).
Смотреть в глаза отчиму было неловко, но смотреть на маму… страх парализовал тело от кончиков волос на макушке до ногтей на пальцах ног. Она лежала под капельницей, прикрыв глаза. Тетя Валя хлопотала рядом, поглядывала на лекарство, которое просачивалось в прозрачную трубку, и вздыхала:
— Не бережешь ты себя, Лена.
— Тихо, Валь, — бесцветно отвечала мама, и медсестра вздыхала вновь.
Уваров готов был себя сожрать! Ну как? Как так вышло, что мама оказалась в таком состоянии? И из-за чего? О, Боже! Хотелось выть и орать. Хотелось пойти найти эту Волкову, которая, как говорили новые комментарии, пришла в себя, и поговорить по душам. Идиотка! Да и Тим не лучше. Мама… Мама…
В квартире повисла какая-то странная тишина, только слышны вздохи тети Вали. Тоска…
Дядя Леша не стал останавливать, даже не спросил, куда Тима несет так поздно, да еще и в дождь. Просто протянул зонт, и пасынок его взял.
— Я к Лере… собаку выгулять…, — соврал Тим и по глазам дяди Леши прочитал: тот понял, что подросток врет. От этого еще сильней захотелось уйти.
Он просто шел. Шел куда глаза глядят. Он так и не раскрыл зонт. Нес его, сжав в кулаке. Когда видел знакомых, поглубже натягивал капюшон: говорить ни с кем не хотелось. А потом он вдруг увидел ворота школьного стадиона и даже удивился, ведь не помнил, как входил во двор школы. Дождь припустил, но Тимка и на это не обратил внимания, а просто пошел к воротам. Вот сейчас пробежит кругов двадцать и полегчает. Должно полегчать.
На стадионе не было ни души: делай что хочешь. Тимка тут же сорвался по красной дорожке. Летел, не чуя ног, сердце неистово колотилось в груди, он уже вошел в третий поворот — как раз мимо баскетбольной площадки — и вдруг увидел там забытый всеми мяч, и даже скорость сбросил.
Он бросал, но не забрасывал. Мяч попадал то в щит, то в жесткий ободок кольца, то просто летел мимо… Тимка всё больше злился. Сдернул с себя толстовку, но не ощутил холода. Он уже не замечал дождя. Он потерял счет времени. Утратил ту ниточку, связывающую его с действительностью. Неожиданно сознание сконцентрировалось лишь на цели: попасть в кольцо, просто попасть в кольцо! Да что тут сложного-то? Это же бред какой-то… сколько раз он кинул уже мяч? Двадцать? Сорок? Сто? И ни одного попадания. Ни одного! Будто кто проклял… В отчаянии он швырнул в очередной раз мяч и просто опустился на колени в бессилии, склонив голову. С волос капала вода. Она противно просачивалась в широкий ворот толстовки, сползала по горячей спине, но не остужала. Увы. И легче после ста бросков тоже не стало. От слова совсем.
И тут прямо перед глазами появились белые крохотные кроссовки, а дождь вдруг застучал над головой, будто по пластиковому ведру. Быстро застучал, часто: кап, кап, кап. Но Тимка не поднимал головы. Он узнал эти кроссовки.
— Не сиди на земле, простынешь, — проговорил глубокий, немного с хрипотцой голос.
Нет, нет, нет. Кого-кого, а Леру он сейчас видеть хотел меньше всего.
И девочка это понимала, но останавливаться не собиралась. Протянула ему руку:
— Вставай.
Так больно… Так плохо… И неловко… И тогда Тимка просто ткнулся ей в бедро головой, прямо под ладошку и тяжело сглотнул. Говорить он не мог. Лера погладила его по мокрым волосам.
— Ты же вымок весь! — проговорила она удрученно и присела. — Тим…