Читаем Твоя реальность — тебе решать полностью

Твоя реальность — тебе решать

— Ну, извини! Но этот глагол как нельзя лучше описывает то, что ты делал.

Отец засопел, отвернулся.

— Прости, что вчера так получилось… я…, — но договаривать не стал, будто понимал, что Ник не станет слушать оправданий.

Но парень повел себя иначе.

— А ты правда забыл?

— Нет, конечно! Собирался утром выловить тебя у школы. Но у Анжелы схватки начались вечером в среду, а я на работе… Ковид еще этот! Наш-то роддом закрыт. Повез в Гатчину, а там… Сама так и не смогла родить. Кесарили. С Улькой-то всё нормально, а Анжела… в реанимации.

Отец замолчал. Сын посмотрел на него и только сейчас заметил то, что не увидел вчера: темные круги под глазами, морщину, насмерть впечатавшуюся между бровями, усталость, давящую на плечи. Отец, наверняка, и идти не хотел в пиццерию, Санька уговорил. И звонил весь вечер, потому что там всё сложно.

А с другой стороны мама, не какая-то там неизвестная Анжела, а мама, своя, родная, единственная. Мама, плачущая из-за отца. Вечно плачущая из-за отца. Из-за его остывших чувств, любви, угасшей как уличный фонарь поутру. Из-за собственной любви. Из-за той безысходности, когда понимаешь, а принять не можешь. Это как фантомная боль — руки уже нет, но она по-прежнему болит. Любви нет, брака нет, а сердце страдает. И маме десяти лет не хватило переболеть.

— Тебе нужно было сразу уйти, — сказал подросток.

Мужчина вздохнул.

— Ты был маленький…

— Ага! А Санька большим! Просто мегавзрослым. Хоть раз признайся, что тебе так просто удобно было! Из-за твоих метаний два ребенка выросли без отца! Ты вечно занят! И теперь я понимаю, когда мы уезжали, ты контролировал вторую семью. Я, правда, охреневаю, как в нашем городище, где все всех знают, ты десять лет их прятал!

Мужчина вздохнул:

— Что теперь-то?

— Да уж… теперь-то что…

Отец молчал. И Ник, выговорившись, затих.

— Та девочка с рыжими волосами?

— Моя девушка. Вероника.

— Одноклассница?

— Нет. «Восьмой» окончила.

— Красивая.

— Угу.

— Как окончил год?

— На «отлично».

И вновь тишина. Машины изредка проезжают, с детской площадки у соседнего дома доносятся крики. А потом вновь воцаряется прозрачная тишина.

Сознание обжигает одна мысль: вот о чем должны говорить отец и сын! Должны говорить о школе, о девушке сына, о чем угодно, а не выслушивать объяснения отца после его бегства. Кому нужны эти оправдания?

— Никита, извини… я тебя ударил…, — вдруг сказал отец.

— Мне тоже тебе врезать хотелось, — сознался ребенок.

— Что ж не врезал?

— Отец всё же…, — нехотя проговорил Ник.

Мужчина хмыкнул, потрепал по голове.

— Отец…, — повторил он с усмешкой.

— Ульяна значит.

— Ну да. Красивое имя. Редкое.

— Редкое? — фыркнул Никита. — В каком веке редкое-то? У меня в бывшем классе было две, в нынешнем нет, но потому что все Ульяны, видать, гуманитарки. В «десятом А» их четверо — со всей школы слились в один класс! Самое популярное имя!

— Да? А в мое время Ульян не было совсем. Зато звучит, Ульяна Александровна.

— Звучит, — согласился Никита, потом глянул на часы, поднялся. — Мне пора.

Отец встал, одернул брюки, поправил ремень и пошел следом за сыном. У машины он остановился, и Ник тоже притормозил. Стало неловко. Можно было просто уйти, но что-то не давало покоя… И тут отец протянул руку.

— Ну, давай, сынок, — сказал он.

Никита вздохнул и вложил ладонь в сухие отцовы пальцы, сжал. Отец качнул рукой, а потом потянул легонько (будто проверял) на себя. Подросток вздохнул, но не шагнул к отцу. У того по лицу скользнула тень, но мужчина промолчал.

— Прости, сын, — только и сказал он, выпустив широкую ладонь сына.

Никита стоял и смотрел то куда-то в сторону, то на собственные кроссы. Смотреть на отца в открытую не получалось.

И тут у отца зазвонил телефон. Мужчина вытащил из кармана смартфон, сощурился, пытаясь разглядеть номер, потом спохватился нажал «вызов».

— Да! — рявкнул он в трубку. — Егоров. Слушаю! Что? Очнулась? Слава Богу… А Уля как? Дочка! А… ну ясно… Что привезти? Хорошо, хорошо. Понял. Да, давайте. Спасибо.

— Очнулась? — спросил Ник, но не столько из-за любопытства, а потому что понимал: в данном случае полагалось спросить.

Отец не ответил, только улыбнулся.

— Ну, я побежал!

— Ага. Давай, сын.

— Пока, пап.

Никита перебежал дорогу, влетел во двор гимназии, дальше нырнул в калитку спортивной школы и припустил.

Он не простил отца. Не забыл маминых слез. Но нужно признать: тот тоже не забыл о своем старшем сыне, и дело не в стоимости подарка и попытке отца откупиться. Он не откупался. Он приближал своего сына еще на один шаг к мечте. Отец помнил о Никиной мечте, а значит не отказывался от Никиты.