— Лариса сказала, что ты дал слово мужчины, что не обидишь Нику. Что ж… «Ответственность есть проба мужества человека», и я согласен с этим афоризмом. Ника о тебе говорила, и ты, вижу, не испугался ее матери, хотя я сам, признаюсь, ее иной раз боюсь. Сейчас у тебя есть некий кредит доверия, но если ты его утратишь…
И он не стал договаривать. Видимо, понимал, что Никита не нуждается в пояснении.
[1] You're crazy – ты сумасшедший (англ.).
[2] Оf course – конечно (англ.).
Глава 24. Один вечер. Ник.
Никита возвращался домой в приподнятом настроении. На тренировку не нужно (парень всё никак не мог привыкнуть к тому, что у него есть свободное время вечером), значит, можно хорошо подготовиться к завтрашней контрольной по математике. Огорчало одно: нога опять заныла.
Он открыл дверь:
— Мам… — позвал Ник и смолк, уставившись на мужские отполированные ботинки. — Пап?
Подросток обрадовался, но вдруг услышал разговор, доносящийся из гостиной:
— А о сыне ты подумал? — спрашивала мама, едва сдерживая слезы.
— Он уже взрослый. Поймет, — устало, словно в сотый раз, отвечал отец.
— Взрослый?
— Ему уже семнадцать. Что ты опять завелась?
— Я завелась? Я завелась?? Тебе уже полтинник! Полтинник! Седина в бороду — бес в ребро?
— Алиса! Может, хватит уже? Сколько можно?!
— А что ты мне рот закрываешь? Это не я разрушила нашу семью!
— Ну вот, началось…
— А что? Правда глаза колет? Стыдно-то как! Нашел себе шлюху молодую!
— Алиса! — голос отца прогремел в пустой комнате.
— Я лучшие годы своей жизни отдала тебе…
— Успокойся! Мы всё это уже выяснили в суде! Забыла? Мы уже сошлись на том, что я козёл, моральный урод и предатель! Что тебе еще нужно? Квартира твоя! Я на нее не претендую…
— Еще бы ты на нее претендовал!
— Никите с обучением помогу, а остальное сама! Привыкла на мои деньги…
И в этот момент раздался щелчок — мать отвесила отцу пощечину.
Они ругались в гостиной, и взрослый ребенок не видел своих родителей, но в то же время он прекрасно их представлял. Вот отец потирает идеально выбритую правую щеку, потому что мама — левша и, следовательно, ударила по правой. Она стоит, опять ссутулившись, чувствуя себя старой и ненужной. И ей обидно. И больно. Больней, чем отцу сейчас. У отца болит щека, у матери — сердце. А еще она не понимает, как можно разлюбить. Как он смог разлюбить, и почему у нее не получается это сделать? Странно, ведь у отца получилось…
Он уйдет, а она останется и будет плакать. И Никита (как там Настенька сказала? «Завтрашний мужчина»?) не мог ее успокоить. Не знал как… Не умел. И в пустой квартире, где теперь даже некому смотреть телевизор, будет тихо. Слышны будут лишь всхлипы мамы, иногда прерываемые словом «о, Господи». Лет пять назад Никите казалось, что это не мама плачет, а тишина пустой квартиры. И даже через наушники будет слышен этот скорбный плач по умершей любви. И Никита уже повернулся к двери, чтоб уйти подальше отсюда — неважно куда, лишь бы не быть здесь, — как из гостиной вышел отец, выкатывая за собой большой чемодан. Вышел и, увидев сына, замер. А за его спиной в пустой просторной комнате осталась плачущая жена. И ее плач царапал душу парню.
— Привет, — сказал отец, растерявшись, и опустил руку. — Ты чего не на тренировке?
— Она вечером, — только и смог ответить подросток.
— А, ясно. Как учеба?
— А ты куда?
Отец оглянулся на чемодан, подкатил к себе и не то улыбнулся, не то ухмыльнулся.
— Ну… мне нужно уехать, — ответил мужчина.
— Куда? Ты же уже не ездишь в командировки? — вновь спросил ребенок.
— Понимаешь… Мама тебе всё объяснит.
И тогда мальчик, на глазах которого рушилась семья, мальчик, который не умел успокоить мать, взорвался:
— Мама? Опять валишь всё на нее?
Отец опешил, уставился на Никиту.
— Да как ты с отцом…
— Да ты не мужик!
— Никита!
— Что? Сам заварил эту кашу, а расхлебывать ее заставляешь? А она опять антидепрессанты будет пить! Хорош, что сказать!
— Закрой рот! — побагровев, рявкнул отец и шагнул к сыну.
— С чего вдруг? Как ты сказал: «Никита уже взрослый, поймет»? Только мне ни хрена непонятно!
— Сынок! — крикнула мама, стоящая за плечом отца. Она выскочила из комнаты, услышав крики.
— Нашел себе поблядушку, так и скажи! — не унимался ребенок.
— Заткнись! — загремел отец на всю квартиру.
— С хрена ли? Это ж не я семью бросаю!