Твоя реальность — тебе решать

И тогда отец ударил. Ударил кулаком по лицу. Парень отшатнулся, заваливаясь назад, приложился лопатками о ребристый рисунок двери. Скулу свело. А в узкой прихожей разыгрывалась драма. Мама бросилась на отца с кулаками и колотила его, что-то крича, но Никита не мог уловить смысл этих слов. Отец кричал и обувался. Чемодан бился о стены, отскакивая от людей, которые его пинали. Мама оттолкнула Никиту от двери, открыла ее и вытолкнула за порог мужа. Тот возмущался и что-то говорил, но женщина захлопнула перед его носом дверь и закрылась на все замки и даже на щеколду. Стояла, тяжело дыша, и боялась повернуться к ребенку. Никита видел, как дрожат женские плечи, как побелили пальцы, сжимающие ручку двери. Своя боль казалась несущественной, незначительной, никчемной. Парень шагнул к маме. Положил большие ладони на плечи и потянул к себе.

— Мам, — позвал он тихо.

Женщина судорожно всхлипнула, поддалась и ткнулась лицом в широкую грудь сына, обняла его и зарыдала. Ник склонялся к ней, целовал в висок, где у самых корней волос опять показалась седина, гладил по спине.

— Успокойся, мам, успокойся, — только и выговорил он, но женщина плакала безутешно.

Никита сидел на кухне, прижимая к припухшей скуле примочку с бадягой. Мама крутилась, накрывая на стол, и сын следил за ней взглядом. Когда она оглядывалась на него, он улыбался, и мама улыбалась в ответ.

— Ты проводил Нику домой? — вдруг спросила она.

— Угу, кстати, ты хорошо знаешь ее маму, — вспомнил Ник, радуясь, что нашлась тема для разговора.

— Да? И кто она?

— Аксёнова Лариса.

— Да ты что? Ну надо же! Хотя, чего там… городок-то маленький. Все всех знают, — ответила со вздохом мама, подошла к сыну и отвела его руку от лица. — Хороший синяк будет. И чего ты с ним сцепился?

Никита помрачнел. Объяснять матери, что отец поступает, как трус, Ник не мог. Мальчик прекрасно понимал: мама лишь отвлеклась от своей боли, но не забыла о ней. Одна неосторожная фраза — и мама заплачет вновь. Чем старше сын становился, тем больнее было смотреть на эти слезы. Но откладывать разговор на потом не хотелось. Уж лучше сразу разобраться.

— У него кто-то есть? — осторожно спросил Ник.

У мамы сразу опустились плечи, а около рта пролегли глубокие морщины. Она вздохнула и отвела глаза. Рассказывать о романе мужа не хотелось. Изменял он, а стыдно было ей.

— Да, — только и выдохнула она и села рядом.

— Давно?

Мать неуверенно пожала плечами:

— Да кто же знает?

Но в ее жестах, в том, как она отворачивалась от сына, Нику виделась ложь. Оберегательная ложь. Дескать, меньше знаешь — крепче спишь. Но расспросить маму обо всем, язык не поворачивался. Успокоилась немного — и ладно!

Елена Николаевна открыла дверь и сразу заметила припухшую скулу.

— Никита! Ты с кем подраться успел? — спросила она, глядя на то, как он разувается. Тим на ее голос выскочил из комнаты.

— Подрался? Опять? — воскликнул тот.

У Елены Николаевны в то же мгновение взлетели брови.

— В каком смысле «опять»? — не поняла она.

Тим тормознул рядом с другом, бросил взгляд на него.

«Ну ты дебил!» — прочитал в синих глазах одноклассника.

— Э… Ну…

— Не берите в голову, Елена Николаевна. Это так… не вовремя сказанное слово, — ответил Никита.

Классный руководитель переводила взгляд с одного на другого и молчала.

— Так всё-таки? — не унималась она.

Ник вздохнул:

— Как бы сказать… Короче, есть производственные травмы, а есть семейные…

Женщина охнула и тут же прикрыла рот ладошкой, быстро взяла себя в руки. Махнула рукой в сторону комнаты, дескать, чего говорить, давайте решать дела.

Учитель внимательно объясняла поставленную перед ними задачу. Речь шла о презентации к Дню русской словесности, который традиционно отмечался 6 июня, в день рождения Александра Сергеевича Пушкина. Ник слушал внимательно, радуясь, что может отвлечься. Тимка сопел рядом, иногда поглядывал на друга, переживая за него. Егоров же делал вид, что не замечает этого страдальчески жалостливого взгляда. А потом Тим засобирался на тренировку. Ник будто и не обратил на это внимания. Сидел слушал, что-то периодически чиркал ручкой на листе и на Уварова не смотрел.

Тимка, уже разогревшись, увидел друга в спортшколе и нахмурился. Ворчал, как старый дед, гнал, но Никита уперся бараном.

— Да не кипишуй! Я только спросить о наших дисциплинах на тридцать первое, да поглядеть на тренировку. Не парься, бегать не буду. Так, на турнике хочу повисеть, — оправдывался он.

И Тимка сдался. Махнул рукой, дескать, делай что хочешь!

Но повисеть не получилось. Иваныч был непреклонен. Хоть бы орал! Когда он орал, воспитанники понимали, как действовать, но в тот момент, когда он говорил лысиной, не поднимая глаз от своих бумаг, мальчишки и девчонки трусили.

— Уваров будет прыгать в высоту, — бросил тренер как подачку.

Парни уставились на лысину. У Ника вмиг пересохло горло, даже слово вымолвить не мог. Тимка, побелевший прямо на глазах, ожил быстрее.

— Иван Иванович… — начал он, но тот его перебил:

— У тебя хорошие результаты…

— Да какие на хрен хорошие? Я то прыгаю, то нет! — попытался оправдаться Тим.