Твоя... Ваша... Навеки

Дразнит — что усмешкой самодовольной, самоуверенной, что нарочито неспешной лаской. Мое тело напряжено, и волчица, и человек в равной степени желают большего и немедленно. Вспоминаю вдруг, как меньше месяца назад разговаривала с Байроном здесь же, в холле, слушала возмутительное, непристойное его предложение стать женой ему и Арсенио единовременно и мечтала, чтобы он дотронулся до меня, чтобы сделал со мною то, что делал сейчас Клеон.

А ныне таю в объятиях Клеона и мечтаю, чтобы он пошел дальше.

Когда все изменилось?

Как так получилось?

Почему?

Не сегодня.

— Нет…

— Да-а…

Тело выгибается сильнее, я чувствую приближение к той грани, за которой начинается столь желанное блаженство, но инкуб вдруг убирает руку, возится с застежкой на брюках. Подхватывает меня под бедра, приподнимает и опускает, прижимает сильнее к стене. Я не сдерживаю стонов — ни в момент проникновения, ни от каждого нового толчка, — крепче обнимаю Клеона руками и ногами. Смутно, отстраненно радуюсь, что в кои-то веки можно не молчать, не пытаться приглушить их.

Это моя территория.

Как и во все предыдущие разы, пика удовольствия мы достигаем почти одновременно — подозреваю, это связано со склонностью инкубов к эмпатии, а может, и с моей чувственностью, усиливающейся перед полнолунием, — и застываем, слушая сбившееся дыхание друг друга и совершенно никуда не торопясь. Лишь спустя какое-то время Клеон осторожно ставит меня на ноги, поправляет свою одежду. Целует меня, вновь усмехается и внезапно подхватывает на руки. От неожиданности я даже не успеваю среагировать, расслабленное сознание вяло удивляется происходящему. Инкуб же пересекает холл, поднимается по лестнице и в коридоре второго этажа безошибочно находит мою спальню. Укладывает меня поперек постели, склоняется, целует снова.

— Неужели я дожил до того, чтобы уложить тебя в нормальную цивилизованную постель?

Я лишь улыбаюсь беззаботно, мне слишком хорошо, чтобы думать сейчас о важном, серьезном.

О правильности собственных поступков.

О том, что будет вечером.

Клеон выпрямляется и начинает раздеваться, я же, приподнявшись на локтях, наблюдаю, изнывая от желания прикоснуться к худощавому жилистому телу руками, губами, пометить его своим запахом так, чтобы никакая другая самка и взглянуть не смела на моего мужчину, ни на одного из моих мужчин. Человеческий разум, даже затуманенный властью полнолуния и манящей вседозволенностью, понимал, что подобное почти невозможно, что посторонний запах рано или поздно стирается с кожи, словно линии карандаша с бумаги, что инстинктивное это стремление годится лишь для других волков, но никак не для народов с обычным обонянием, не способных различить многообразие ароматов вокруг.

Избавившись от одежды, Клеон накрывает мое тело своим, целует меня, на сей раз долго, неспешно. Я обвиваю его шею руками, с готовностью отвечаю на поцелуй, выгибаюсь в попытке прижаться теснее. Не выпуская меня из объятий, инкуб вдруг перекатывается на спину, и я оказываюсь сверху. Выпрямляюсь, замираю на мгновение, ожидая отчего-то прикосновений со спины, но сразу же спохватываюсь, напоминаю себе, что в спальне мы вдвоем. Да и втроем мы были всего раз… нет, пусть два… однако все равно слишком мало, чтобы выработалась привычка. Так откуда возникло неясное это ощущение? Волчица тут же отвлекается от мужчины рядом, от зова луны, плоти и инстинктов, вновь выказывает недовольство фактом, что человек все усложняет, играет в непонятные зверю игры, делает тайну из естественного для нее хода событий и рискует собственным благополучием и будущим. Сегодня и сейчас рядом со мною мог бы быть еще кто-то из инкубов, доставить то удовольствие, что испытала я той ночью… или не быть, но всяко не было бы лжи, притворства и тайн, отравляющих нашу жизнь хуже яда настоящего. Я отмахиваюсь от самой себя, откидываю волосы назад, нарочито неторопливыми движениями снимаю халат и сорочку, оставшись в одних чулках. По выражению лица Клеона понимаю, что инкуб не только доволен тем, что предстало взору его, но и не заметил моего замешательства. Склоняюсь, наконец-то ощущаю кожей кожу, без всяких ненужных слоев ткани, целую и сразу отстраняюсь с усмешкой. Мир снова переворачивается, инкуб с ответной усмешкой прижимает меня к одеялу, касается губ легким поцелуем и опускается ниже, медленно, будто опасаясь обойти вниманием какую-то часть моего тела. Я заново расслабляюсь, отбросив сомнения, отдаюсь на волю ощущениям, поднимающейся волне жара, в которой так хотелось раствориться, исчезнуть без следа.

Мыслей почти нет.

Страхов тоже — они затаились в дальних темных уголках.

Есть лишь желание, особенно яркое, острое в полнолуние.

И когда Клеон переворачивает меня на живот, начинает покрывать быстрыми поцелуями плечи и спину, я лишь чуть прогибаюсь в пояснице, чувствуя себя одновременно и возмутительно порочной, и восхитительно свободной. Ладони инкуба скользят по моим бедрам, ягодицам… и разомлевшая от ласк и поцелуев волчица настораживается вдруг.

Поздно.