Твоя звезда

Соседка продолжала смеяться, переливчато, весело. Степе стало ужасно обидно. Из-за чего она сейчас смеется? Вернуться, спросить? Он помедлил у закрывшейся двери и пошел прочь от подъезда. Если бы вернуться назад… А в какую точку? Он часто теперь об этом думает – куда надо вернуться, чтобы всё пошло по-другому.

Степа шел мимо стройки, начавшейся, как только он заехал в дом. Дом, в котором была его квартира, был построен у сквера. Новостройка так и называлась: «Поместье у сквера». Почему «поместье», Степа понять не мог. Дом торчал как толстый гвоздь посреди района – двадцатисемиэтажный, простой, серо-белый, с одинаковыми квадратными окнами, одним подъездом и двумя входами – парадным и черным, из которого он сейчас убежал от смеха и вопросов соседки Веры. Такое редкое имя. И встречается ему уже второй раз. Зачем? Чтобы он поверил ей, как поверил той Вере… Та – Вера Маратовна. Эта – Вера Артемьевна. Те же самые буквы, перемешаны по-другому. Но ведь они совсем разные, эти женщины. И чем-то очень похожи. Нежностью, светом, загадкой… Только его Вера – крохотная, как Дюймовочка, а эта Вера – высокая, почти с него ростом, когда на каблуках. Почему она смеялась ему вслед?

Женщины часто смеются по совсем непонятным причинам и не смеются, когда на самом деле смешно. Как счастливо смеялась его Вера, как смотрела на него – до самого последнего дня. И ушла, ничего не сказав. Не просто ушла – замуж вышла! Степа видел в Инстаграме ее фотографии с мужем. Счастливое хохочущее лицо, нежные губы, светящиеся от счастья глаза…

Степа помотал головой. Не хочется сейчас думать об этом. Со стороны стройки раздавался страшный грохот. Сквер спилили за два дня и месяц рыли землю, чтобы сделать котлован. Рыли и увозили землю – на их улице стояла вереница грузовиков, которые по капельке увозили почву, чтобы залить на ее место бетон. Котлован получился такой огромный, что можно было подумать – это для не фундамента дома, а для того, чтобы построить подземный дом. Кто-то из соседей объяснил Степе, что дом будет пятидесятиэтажный, и гараж, соответственно, пятиуровневый… А теперь вбивают сваи – сколько нужно вбить их в землю и каких! – чтобы выдержали такую махину… Судя по расположению котлована, новый дом полностью перекроет Степин, и солнца не будет в квартире никогда. Сейчас солнце есть, с двенадцати и до вечера. Можно сидеть и смотреть в окно, наблюдать, как солнце идет по небу, медленно и неумолимо, и ничто и никогда не заставит его повернуть обратно…

Степа брел, особенно не разбирая дороги. Шел и шел. Приблизительно как по жизни. Только вот жизнь его затормозила и заставляет что-то менять, что-то решать, в чем-то разбираться. А он совершенно к этому не готов. Ведь так не должно было быть. Шло-то поначалу все нормально!

Он окончил девять классов, училище, отслужил в армии, сразу поступил в театральный, полгода тыркался туда-сюда, работал в одном небольшом театре, на разовых в другом, денег было мало, но несколько раз выручали реклама и Людмила Григорьевна, которая иногда подкидывала ему халтурку – Степа помогал ее знакомой на открытиях выставок. А потом наступил тот день, которого ждут все актеры. Кто-то дожидается и понимает – он всегда знал, что это придет. А кто-то не дожидается, хотя он всегда знал, что такой день обязательно наступит, когда ему позвонят и скажут – вас на пробы на главную роль, один вы и остались, всех остальных уже посмотрели и забраковали.

Степа вспомнил, как он ехал на пробы к Мазорову. Может быть, это и есть та точка, когда нужно было свернуть, уйти с этого пути вообще? Ведь у него были тогда сомнения. Он все думал, что же именно ему могут предложить, если даже главную роль, то какую? Он уже знал обо всех своих особенностях, из-за которых в театре, что в одном, что в другом, ему было некомфортно. На курсе этого как-то не чувствовалось благодаря Людмиле Григорьевне, которая и не скрывала своего пристрастного отношения к нему, мало того, всегда, смеясь, говорила, что художник по природе своей пристрастен и субъективен, и у некоторых людей творческие ошибки интереснее, чем чьи-то удачи. Степе эта фраза казалась совершенно загадочной, как, впрочем, и многое из того, что говорила Людмила Григорьевна и другие педагоги.

Вдаваться в тонкости профессии, читать что-то он не хотел, как и многие его товарищи. Читали в основном те, кто собирался дальше учиться, становиться режиссерами или продюсерами. А актеру иногда лучше не знать целиком всего о спектакле. Актерская душа и тело – живой инструмент, и есть вещи, которые происходят подсознательно. Чтобы быть органичным, нужно во всем оправдать своего героя, как почти всегда оправдываешь себя в жизни. Начнешь себя ругать и вовремя не остановишься – погибнешь.