Твоя звезда

Степа тоже обнял мать. Разве не в этом самая большая ценность жизни? Он объяснить это не может – ни себе, ни другим, но чувствует, что этого никогда нельзя отдавать и ни на что менять. Самое дорогое, что у него есть – это его мать и ее любовь. Никогда раньше он об этом не думал. Когда ее не станет, он останется один на земле, если у него не появятся свои дети. Что, неужели это так просто?

От такой мысли Степа замер. Мать не так поняла это.

– Что, сынок, что? – Она подняла на него исплаканные глаза. – Прости меня.

– Да нет, мама, что ты…

Степа обнимал и гладил по голове мать, жалея, что не может найти никаких слов, чтобы сказать ей о своей любви и теплоте, которая у него в душе. Мать прильнула к нему.

– Мам, давай я сделаю что-то по дому?

– Хорошо, – кивнула мать. – Только завтра утром. Сейчас уже ночь. Давай ложиться. Мальчик, с которым ты приехал, так неспокойно спит… Всё бормочет что-то, по кровати крутится…

Степа посмотрел на мать. «Мальчик, с которым ты приехал…» Ясно. Значит, не поверила. Как бы ни хотела иметь внука, в сказки верить не хочет. Потому что это его мама, та, которую он знает и любит.

– Мам… – Степа сам прижался к ней, на мгновение почувствовав себя маленьким. – Я… в общем…

– Хорошо, всё хорошо, сынок.

– Зачем ты с ним общаешься? – спросил Степа о том, что не давало ему покоя.

Отец показался ему сейчас таким чужим, таким неприятным. Всё плохое, что было в душе по отношению к нему – по крохотным крупицам можно было набрать это плохое за годы, сейчас поднялось и слепилось в плотный увесистый комок. Бросить бы этот комок прямо в него, встряхнуть его как следует. Может быть, и ударить… Степа помотал головой.

– Ну что ты, что… – Мать вздохнула. – Компромисс – это способ выжить. По-иному я бы не выжила. Прирастаешь к человеку, понимаешь? А когда он уходит, уходит вместе с ним часть тебя. Не знаю, как тебе объяснить. Сначала я себе сказала: «Всё, он для тебя умер. Жизнь продолжается, у тебя одна жизнь. Встань и улыбайся!» Знаешь, сейчас часто так советуют, по-американски…

Степа пожал плечами.

– Да я не читаю ничего такого… Не слушаю…

– Вот и не читай. Я попробовала. Это самообман, который в один прекрасный момент тебя взорвет. Тогда я попробовала по-другому. Сказала себе – да, мне очень больно. Очень-очень. Мне не хватает Володи. И я ему сама позвонила. Первый раз он испугался. Стал хамить, даже попытался сказать что-то обидное… Боялся, что я буду звать его обратно, что буду укорять, винить… Я еще раз позвонила. Было так унизительно… Но я позвонила по делу, нужна была его подпись, тут в доме собирали подписи. Так, еще перемолвились парой слов. А потом у него в животе что-то заболело, знакомая врач сказала, что он приходил в поликлинику. Вот я позвонила, предложила сбор трав, у нас тут одна женщина летом делает, все у нее настои и травяные сборы берут. Он тоже насторожился, думал, зазываю… А я просто оставила ему мешочек в условленном месте.

– Где? – с любопытством спросил Степа.

– На кладбище, – легко ответила мать. – У могилы его матери.

Степа потрясенный смотрел на нее.

– Зачем?

– Никакого особого смысла. Ничего другого придумать не смогла. Да еще и подумала, что он там давно не был. Пусть сходит.

– Воспитываешь отца? Всегда так было? – Степа понял, что он ничего в общем-то не знал об их отношениях. Хорошие отношения, не ругаются при нем, да и всё тут.

Мать вздохнула.

– Теперь-то уж не до воспитания… Знаешь, я сначала думала, как мне сделать так, чтобы было легче мне. А потом поняла, что и ему не очень легко, Степа. Как бы он ни хорохорился. Как бы ни чувствовал себя счастливым, по-новому.

Степа досадливо покрутил головой.

– Подожди. – Мать положила руку ему на ладонь. – Я много разных этапов проходила. И мне было сложно ему звонить, и жалко себя, и жалко его. А потом я спросила себя: «Оля, что для тебя главное? Что он тебя бросил? Что тебе одиноко? Что он предал?»

– Конечно! – ответил тут же Степа.

– Не знаю… Я думала, что должна радоваться, ведь ему хорошо сейчас. Так я говорила себе. И это по-христиански. И совершенно невозможно с этим смириться. Это та стадия смирения, которая тебя убивает. Ты смиришься, ляжешь и умрешь. Вот так.

– И что?

– И что… Да, я звоню ему сознательно. Я хочу, чтобы он знал, что нас связывают глубокие многолетние отношения, которые вот так нельзя прервать. Хочу, чтобы он когда-нибудь вернулся.

– Ты простила его за предательство?

– Простила, – легко ответила мать. – Мне легче считать это не предательством, а временным помешательством. Слабостью. Володя всегда был слабее меня, внутренне мягче и слабее. Никто этого, кроме меня, не знал.

Степа вспомнил, как пренебрежительно отец говорил: «Переведу ей деньги»… и нахмурился. Ведь нельзя об этом сказать матери? Пусть она и дальше пребывает в своих заблуждениях? Или надо их разрушить?

– Что? – усмехнулась мать. – Он что-то другое тебе сказал? Ну, так он же не понимает ничего. Ни про себя, ни про меня. – Она помолчала. – Тебе показалось – он счастлив?

Степа подумал.

– Честно? Нет. Но очень хочет счастья.