Твоя звезда

Отец ухмыльнулся.

– Да вроде того, сынок. Мы все попали в аварию. Ты вообще не анализируешь, что происходит в стране?

– Я политику не люблю, пап. Давай лучше о вас с мамой поговорим…

– Погоди. Политику нельзя любить или не любить. Она объективно есть – это наша жизнь. То, как мы живем. Или как мы прозябаем. Или как погибаем. Вот у нас когда пошли слухи, что завод закрывается, что то, чем и ради чего мы жили, никому не нужно… Знаешь, кстати, что будет у нас? В части цехов уже потихоньку идет возня какая-то. Оборудование старое вывозят на свалку или на металл тащат. В одной части будет просто склад. Вместо завода – складские помещения. Все чем-то торгуют. Это единственное, чем можно жить, если сможешь пристроиться к остальным торгашам где-то сбоку. А во второй части, новее которая… та-то еще довоенная, а эта в шестидесятых построена… помнишь?

Степа пожал плечами. О чем говорит отец? Зачем? Заговаривает зубы ему, что ли?

– Нет, не помнишь, наверное… – Отец продолжал, как будто не замечая Степиной реакции: – Так вот там, по слухам, собираются строить развлекательный центр, с аквапарком! То есть электромоторы и двигатели никому не нужны, а игровые автоматы и теплая лужа с хлоркой – нужна.

Степа помотал головой.

– Пап, пап… погоди… при чем тут это? Я не хочу о таком говорить. Строили, не строили… склад… лужа… хлорка… Мама тут при чем? Я о ней хотел с тобой поговорить. А это всё… про капитализм какой-то… невозможно понять.

– А что же тут, сынок, невозможного? Ты совсем дурачок у нас, что ли?

– Почему? У меня высшее образование.

– Клоунское у тебя образование, сынок. Голосом даже не своим говоришь в фильме.

– У меня «с» плохое… – пробормотал Степа, чувствуя себя очень неудобно.

Отец стоял перед ним совершенно другой, чужой, как будто посторонний человек, просто похожий на его отца. Для Степы родители всегда были как одно целое. Они и правда раньше всегда были вдвоем. Или ему только так казалось? – Мать говорит, у тебя новая жизнь началась…

– Да, сынок, новая. Так я шел к своему логическому концу. С ярмарки шел, на которой всё потерял, ничего не продал, там меня обокрали, унизили. А теперь вот у меня забрезжило… Заново моя жизнь началась. Снова родился и зажил по-другому.

Степа выразительно хмыкнул и взглянул на вывеску спортклуба.

– Это, что ли, твоя новая жизнь?

– Мы с Мариной собираемся ребенка родить.

– Она беременная? – с трудом произнес это Степа.

– Пока нет. Но… – Отец чуть приосанился. – Всё будет. Обязательно у меня всё еще будет.

– Мать рекламные листовки раздает. У нее денег совсем нет.

Отец кивнул.

– Я знаю, мне говорили. Сама она не жалуется, гордая. И знает, что у меня теперь другие расходы, мы же пока с Мариной квартиру снимаем. Собираемся брать дом в кредит, я уже подыскал в деревне хороший дом, дорого только, кредит большой будет. Но матери я помогу. У меня здесь зарплата стабильная. Да и ты помоги, сынок, даром, что ли, ты крутишься в Москве? Как дела у тебя, кстати?

Степа подумал – не сказать ли отцу, как дела на самом деле, но слова не нашлись.書

– Нормально, – проговорил он.

Отец хлопнул его по плечу.

– Молодец. Пойду я, Степа, посмотрю, как там и что. Мне проверять надо.

– Подожди, ты так и не сказал… – остановил отца Степа.

– Что именно не сказал? Да, кстати, а ты снимаешься где-то сейчас? Скоро новый фильм? – быстро спросил отец. – Ты зря нам так редко звонишь. Звонил бы матери, раз такой хороший. Осуждать меня легко. Что ты спросить хотел?

Степа молча пожал плечами. Что он может спросить еще у отца? Счастлив ли он? Вернется ли к матери? Как он мог так поступить? Что теперь всем им делать? Не боится ли он, что это просто ошибка? И что ее невозможно будет исправить? Уверен ли, что мать его примет обратно? Примет, конечно… Вон она как о нем говорила…

Степа молчал, и отец, собравшийся было уходить, достал новую сигарету. Покрутил ее, случайно сломал, выбросил, достал новую.

– Даже вкус табака другой стал, – проговорил он. – Понимаешь?

– Нет.

– Ты весь рыбный, Степка. Ты и в фильме такой. Зря только бабы на тебя заглядывают, толку от тебя нет. У тебя женщина есть в Москве? – Отец подмигнул Степе, но вышло это совершенно ненатурально.

Степа сжал губы. Не хочет и не может он говорить с отцом в таком тоне. Да, он уже стал забывать этот его вечный то насмешливо-презрительный, то грубовато-дружеский тон. С матерью ему всегда легче было говорить, потому что та разговаривает без подковырок, насмешек и шуток, не всегда понятных. Отец еще обижается, если не смеешься. Досмеялись!

– А что, никого нет? – продолжал настаивать отец.

– Ты мать обидел. У тебя, значит, новая жизнь, а у нее – логический конец и листовки?

– Ну, ты мозг!.. Думал-думал – придумал! Связал! Удивительно даже. Для тебя это прорыв, Степ. Никого я не обижал, ты у нее спроси. У нас хорошие отношения.

– Ага, жалуешься ей, где у тебя что болит… – Степа прикусил язык, но было поздно.

– Иди давай! – Отец подтолкнул Степу. – Не твое дело. Сам разбирайся со своими женщинами. А ей передай, что денег ей на карточку положу. Как мне заплатят в этом месяце, так и…