Твоё слово

— А он: «Да я бы вообще с мужчиной в постель не лег!» И смотрит на нее то ли возмущенно, то ли оскорбленно… А она палец вверх, и такая, — я тоже подняла палец и старательно спародировала голос Марты, — «Во-о-от! Потому что у тебя нет матки, зато есть деньги! Если бы у меня не было бы матки, но были бы деньги, я бы тоже ни в жисть не легла с мужчиной в постель!».

Дорик с Бориком захохотали. Раш показательно обеспокоено глянул на меня, мол: «ты же не поверила этой глупой женщине?!», и я тоже засмеялась.

— Да она мужика этого просто позлить хотела! — объяснила я, — Взгляд поглупее состроила и так удивленно на него смотрела, типа: «Ты же не думал, что женщинам это может нравится? О, Отец, ты именно так и думал?!..», он потом такой пришибленный уходил.

— А псевдоним на Грязном у нее, вроде, Ласковый Сахарок? — уточнил Раш, нарезая нам яблоки.

— Я у нее то же самое спросила, — кивнула я, — А она смотрит на меня так весело: «Ну да, характер у меня если и сахерный, то только от слова хер!»…

Дорик с Бором снова захихикали. Было уютно. Весенняя гроза за окном, мы все на кухонке байки травим, чаи распеваем. Только графика нашего не хватает! И было бы совсем чудесно.

Будто услышав мои молитвы, в дверь постучали. Я почему-то была уверена, что там именно он. Ну потому что это было так правильно и к месту. Ева пошла встречать, и я тоже выползла в коридор и радостно улыбнулась подмокшему графу, стягивающему плащ. Он посмотрел на меня сурово и даже немного зло, а потом, судя по всему, превозмогая яростное внутреннее сопротивление, приподнял приветственно уголки губ. Брови при этом были сурово сведены на переносице. Я расхохоталась и за рукав потянула его на кухню.

Заходя, он наклонился к моей макушке и принюхался. Вскинул брови.

— Шура, я тебя поздравляю, — а потом повернулся к Рашу, — А тебе искренне сочувствую. Как ты так так вляпался, не мальчик уже вроде?

Я ткнула придурка локтем в живот.

— Он самый счастливый мужчина на свете. Ему только позавидовать можно — такую женщину отхватил!

Раш хрюкнул в кулак и закивал.

— Самый счастливый!

— Вот и умница, — серьезно сказала я, — А ты не пудри ему мозги!

— Прости, больше не буду, — так же серьезно ответил граф, — Это же твоя зона ответсвенности.

Ева прикрыла рот ладошкой и отвернулась. А Дор с Бором тактичностью не отличались, и скалились без стеснения. За окном громыхнуло и полило с новой силой. Ева поставила чайник, чтобы вскипятить еще воды.

* * *

Именно это утро я потом буду вспоминать апогеем своего счастья в этом городе. В городе, который навсегда останется для меня особенным местом, подарившим мне близких людей, а вместе с ними — ту самую осмысленность. Это не значит, что я только здесь, только в этом моменте, и была по-настоящему счастлива, но все-таки это отпечаталось в разуме чем-то особенным. 

Самые восхитительные моменты обязательно с той или другой стороны оттеняются дерьмецом. Так мне сказал однажды дядя Воська. Вот как это было, очень по-дядевосевски, если так подумать:

— Дядь, мне идти пора! Ну правда…

— Не отпущу, пока не расскажу! Ну куда ты дергаешься, егоза… Сиди смирно! Мудрый старец расскажет тебе мудрую истину. Внимай же, дитя дурное! Маялся я, значит, вчера с животом… Ну просто ужасть! Ну просто натуральная ужасть! Такие рези, такие боли, такая тяжесть… Не рыгнуть, не пернуть бедному дяде Восе… Застряло во мне — и ни с одной стороны выходить не хочет гадость… И так плохо, что аж реву! Весь день плохо, что в какой-то момент думаю: «Ну все, время твое, старый пень, отправишься ты в Ее чертоги…», и тут — чудо!..

— И откуда пришло чудо — сверху или снизу?

— Снизу — но да то не важно! Освободился от этой тяжести, от этой гадости — вот что важно. И вот ты знаешь, никогда в жизни я таким счастливым, истинно счастливым, таким просветленным, таким окрыленным и таким жизнелюбивым не был. Всегда какая-то суета, какие-то мысли, какая-то дурость… А тут — отпустило, и ты только об одном думаешь: как хорошо! Воздух никогда таким вкусным не был, небо — таким голубым… Все вокруг было так красиво, так правильно, а я — абсолютно счастлив. А все оттого лишь, что не больно. Какое это счастье, когда просто не больно?.. Часто ты об этом думаешь?

— Не особо.

— То-то и оно! Вот подумай. Чем чернее ночь — тем светлее утро. А самые восхитительные моменты обязательно с той или другой стороны оттеняются дерьмецом.

* * *

Эти ночь и утро были особенно восхитительны, наверное потому, что дерьмецом их оттенили с обеих сторон.

Время в этот день вело себя совершенно чудно — то замедлялось и тянулось, будто смола, то бежало, что не уследишь. Вот оно замедляется, когда я вдруг замечаю у Раша родинку за ухом и почему-то не могу перестать на нее смотреть — может даже в этот момент время остановилось, не могу сказать точно. Вот залетает золотая искорка и приземляется у Раша в руке емкой запиской, он как в замедленной съемке бледнеет, все радость будто стекает с его лица вместе с красками — и время вдруг срывается.