Что касается моих егерей, то они были уверены в успехе. С самого начала дела один молодой солдат, размахивая в воздухе винтовкой, крикнул: «Прочь татары, куринцы идут!» Это восторженное восклицание стало как бы общим боевым кличем, перекатилось среди гор в тысячи эхо и возбудило наших храбрецов. Без единого выстрела, благодаря только силе ног атакующих, захватили мы первый выступ, занятый наиболее быстроногими. Я не имел чести лично и непосредственно участвовать в этом лихом налете по физической тому невозможности: я был уже утомлен продолжительным утренним хождением, напряжение же, потраченное мной на эту эскаладу, окончательно меня обессилило: у меня пошла пена горлом и, несмотря на то, что меня поддерживали при подъеме два моих егеря, я упал совершенно изнеможенный. Я думаю, что я так бы и остался тут, на месте, и до днесь, если бы поблизости не случился один достойный житель Кахетии, геркулес по сложению, некто X. Я, так сказать, запряг его, ухватившись обеими руками за его пояс, и потащился наверх этим способом, подталкиваемый к тому же еще сзади двумя егерями, и также достиг первого возвышенного уступа, где и нашел своих людей, лежавших за гребнем и завязавших отсюда живую перестрелку с горцами, продолжавшими удерживать самую вершину горы.
(Здесь нужно признать, что господин полковник не забыл об этом достойном сыне гор. Он обеспечил богатырю «достойную должность». Причём, по его просьбе, пристроили и его брата. Брата назначили на должность переводчика, хотя никакими языками тот не владел. Как это по-русски! Умеют же русские быть благодарными за казённый счёт! Комбат.)
Но мы отвлеклись, а К. К. Бенкендорф продолжает: