Творческие работники

– Вот дал Лектор! – возбужденно кричал чей-то голос. – Живем, говорит, в точности по Библии… А, если чего не так в жизни, то вроде сами под себя делаем, а значит, «сам дурак»…

– За такую лекцию по головке не погладят, – гудел бас.

«Действительно, не погладят» – подумал Савелий, вместе со всеми пробираясь к выходу.

– А чего? У нас один партийный тоже вроде все хорошо начал говорить, а потом как завизжит! Жги, кричит, бесовское знамя. Дьявол это!! И давай переходящее знамя, знаешь, что в клубе у нас стоит, поджигать. С себя одежду содрал… приехали, связали…

– Ну и чего? – полюбопытствовал кто-то.

– Чего? Посадили в сумасшедший дом. Кричал, как в машину сажали, что власть советская от дьявола… Говорят, недавно вышел. Вылечили…

– Там быстро вылечут…

– Известное дело, чикаться не станут.

Последних слов Савелий не слышал. Он вышел на улицу. Тяжелая дверь театра захлопнулась за ним. Вышел он последним. Остановился, закурил, и решил подождать Лектора. Он вспомнил, где они встречались.

Взгляд Савелия остановился на аляповатой афише с огромным портретом молодой красавицы. С трудом, но все ж узнал ее Савелий. «В провинции все позже начинается», – отметил он. В столице фильм с Аннушкой уже сошел с экрана.

«Надо ж тебе, – меж тем думал Савелий, глядя на афишу. – Если правда, что говорили про этот фильм, то повезло девке. Жила, как могла, а ее засняли и на тебе – Знаменитость! Игра естественная, все как в жизни! – он даже сплюнул. – Интересно, какую ей дальше роль определили? Теперь так естественно не выйдет сыграть, небось озираться будет, подыгрывать».

Легкая на помине Аннушка

Проснулась Аннушка в этот день поздно. Долго лежала, ощущая во всем теле легкость и сытость. Потом легонько поднялась и, как была в рубашке, подошла к зеркалу и стала на себя смотреть. Ох! И красива стала она в одну эту ночь. Даже жутью какой-то веяло от ее лица, так неестественно хороша была Аннушка. «Что это со мной приключилось? – спрашивала она себя, не без удовольствия разглядывая лицо свое, ставшее неожиданно таким загадочным и прекрасным. – Да я ли это?» Она наклонилась, совсем вплотную приблизила глаза к стеклу и убедилась, что вроде это она и есть…

Что говорить, одна перемена за другой вышли у Аннушки в жизни. Вся ее судьба переменилась, а теперь и сама иной стала. Сразу и квартира у нее появилась, и в институт приняли без экзаменов… Сам, сам толстенький директор позаботился о ней отечески. Впрочем, не совсем отечески, потому что стала Аннушка (и довольно быстро) его любовницей, и не только его, впрочем… Эх! Закрутила, завертела светская суета! Вначале, конечно, переживала сильно, но однажды в ней что-то как надломилось, когда услыхала, что про нее самые близкие две подружки говорили. «Подумаешь, – говорила одна из них. – Корчит из себя великомученицу, страдание изображает…». «Невинность потеряла, – подхватила вторая зло. – Да тут под каждым полежишь, батальон по тебе протопчет, пока на роль выберешься. Эх! Да я бы десять раз теряла бы всю себя, чтобы попасть в такой успех!»

Аннушка подслушала невольно и поняла, что ей завидуют, и, сопоставив всякие черточки их отношения к ней, увидела, что зависть эта лютая у них. И никаких других к ней чувств они не испытывают, а с ней общаются, разыгрывая дружбу, лишь оттого, что возле нее сам директор вьется… И тогда она от них отошла, замкнулась. Что, впрочем, тут же объяснили по-своему: «Загордилась! От успеха голова закружилась!» И еще говорили всякие гадости о том, что она сама под директора лезет и не хочет его ни с кем делить. В одиночку, мол, присосалась, и дальше во всякие сальности пускались завистницы. Впрочем, чего про них писать, про завистниц и завистников?!

Фильм шума наделал. Народ валил в кинотеатры. В газетах были статьи о новом достижении реалистического искусства, а в журнале «Экран» с огромной фотографией Аннушки на обложке даден был ее творческий портрет. Писали, что игра актрисы «бесконечно естественна и тем она подкупает…». Что Аннушке удалось осуществить дотоле недоступное и слить в одно: жизнь и искусство. Что актриса в прямом смысле слова «живет» в фильме, являя игрой своей верх сценического мастерства, и вот (так бравурно гремели заключительные аккорды статьи): мол, наконец-то стали неразделимы искусство и жизнь. Это новое и очень важное достижение реалистического творчества, цель которого не только пассивно, но теперь и активно воспитывать настоящего человека для грядущего прекрасного Завтра…

На Западе крик поднялся. Поборники прав человека всколыхнулись. «Большевики открыли способ управления судьбами!» «Телепатия Служит Кремлю»… Впрочем, про телепатию придумали китайцы, а Запад лишь цитировал.