Творческие работники

– Так вопрос у меня есть. Вот и коммунисты говорят, что раньше не жили, а теперь живем все лучше… Начинается сознание! Так вопрос меня интересует, чем это все кончится? Что будет за Страшным Судом? Я глядел, на этом Книга кончается… Или все сначала?

А поскольку и тот и другой молчали, он снова заговорил:

– Извините меня, что к вам влез, я сейчас уйду – он усмехнулся. – У вас там, в Столице, говорят, теперь не сажают, прямо при жизни хоронят. И табличку ставят, умер тогда-то… А человек еще живет и жить может, кушает, спит, а в жизни нашей больше не числится… Это я кино видел, ну и люди разговаривают, – он поднялся из-за стола. – Вот я и подумал, – откровенно ухмылялся детина. – Может, это обратный процесс наметился, против Страшного Суда. Там к жизни возвращают людей, по святой, так сказать, программе, а тут их вычеркивают еще живых… и полное созвучие, а?.. Ну прощевайте, как говорят в деревне, извините, если чего не так…

– Слушайте, с вами очень интересно поговорить – чуть даже приподнялся Кирилл Петрович.

– Давай выпьем, – придержал молодца Савелий. – Так нехорошо уходить.

– Ты из наших, из местных, – парень кивнул головой. – Меня Василием зовут… (Обращаясь к Кириллу Петровичу.) А говорить о чем, все сказано! Живем по программе. Только не святой, а партийной…

Чокнулись. Вася как-то особенно потянулся с рюмкой к рюмке Кирилла Петровича.

– Будь, лектор! – сказал он. – С такими лекциями долго не протянешь.

Выпил, потом деликатно положил в рот кусочек ржаного хлеба, еще раз извинился и ушел за свой столик, где был принят упреками…

А у Савелия с Кирилл Петровичем за столиком повисла тишина.

– Никогда ко мне раньше не подходили вот так, – мрачно сказал Кирилл Петрович.

– Так лекции наверно другие были, – съязвил Савелий. – Атеистические.

– А вы, если хотите знать… – взорвался Кирилл Петрович. – Может, я через этот атеизм и лекции свои ближе был к Богу, чем вы все! Потому что изделие всегда ненавидит своего создателя. Оттого и боится, от вины! приписывает всякую низость, а то и просто отрицает. От ненависти, что создали и не спросили. Не сказали зачем, не возятся более… А ненависть – она сродни любви… Ведь я самую гадость про Него говорю, отрицаю, а сам думаю, кого-то должно это задеть? Кто вызов примет? Или вдруг откровение выйдет, свет, как Савлу, обратит на меня внимание Тот, кого я поношу и разоблачаю! И вот сегодня, может, это и было чудо?! – вопросил он Савелия.

– А что, ни одного слова твоего не было? – поинтересовался Савелий.

– Да были, я про это думал, и даже больше скажу… Я чего в церковь пошел сегодня? Решил, готовился сказать правду наконец. О том, что не знаю я ничего, что верить хочу и жду чуда! Что самое страшное выходит у человека страдание от Сомнения!..

(«Ай, я, яяя, – подумал Савелий. – А лектор-то, похоже, псих?»)

– А тут вдруг чисто и стройно, слово за словом – и не мои! Вот чудо-то. Слушаю свой голос со стороны, а ничего не могу поделать.

– В конце ловко повернули, – Савелий разлил остатки и передал графинчик тут же подошедшей официантке: – Еще такой же…

– Я больше не буду, – запротестовал Кирилл Петрович…

– Под такой разговор литрами надо пить, – возразил Савелий…

Лектор только рукой махнул.

– Потом, я говорю, – настаивал Савелий – в конце, ловко повернули.

– Потом повернул, – сник Кирилл Петрович. – Сильно я испугался, знаете.

– Так, вышло чудо, которого вы ждали, или нет?! – развеселился Савелий.

– Тут самое мучительное сомнение и приступает, когда чудо! Да что говорить! – вскричал с болью в голосе Кирилл Петрович. – Слушай! – наклонился он к Савелию быстрым движением. – А лекция, хороша была? Интересная?!..

Чистый шизофреник

Дальше все пошло вкривь и вкось… Оркестр заиграл весело, лихо, певец в

микрофон латунным голосом заревел мясоедовскую, разухабисто так… И пошла гульба! За соседним столиком, соревнуясь с оркестром в силе, грянули песню: «Каак мне дарагииии… Падмасковные веечеераааа!» Лектор вскочил, подбежал к тому столу, из-за которого подходил детина. Пили, потом обнимались.

– Сегодня их всех с работы пригнали ко мне на лекцию. Но завтра, завтра он сам придет! – с восторгом пояснил он Савелию. – Значит! – таинственно-гордо. – Значит, понравилось народу, а?! А может, я вправду дух! – стал кричать он. – Которому вся эта гадость, – обвел рукой, – снится?! Только зачем?!

– Для плоти, – Савелий тяжелел и наливался пьяной злостью.

– Зачем? – слюнявились губы у лектора.

– Чтоб бабу трахнуть, – Савелий отодвинулся. – Жрать, спать, с…ть… Что еще твоя плоть делает?

Оркестр рванул последний аккорд и смолк. Сразу вынырнула тишина в зале, только нестройное пение ввинчивалось в уши и тут же вразнобой стихало… Голоса, звяканье посуды – все это существовало отдельно от тишины. Неожиданно сник и Лектор. Облокотился тяжело.

– Слушай, – сказал он Савелию, – позови официантку.

Савелий махнул. Счет оказался приличным.

– Я заплачу, – Кирилл Петрович говорил хоть и ясно, но с трудом.

Когда вышли на улицу, лектор вызвался проводить Савелия. Облегченный вздох вырвался из груди у того и другого.