Творчество и свобода: Статьи, эссе, записные книжки

С плохой репутацией жить легче, чем с хорошей, ибо хорошую репутацию тяжело блюсти, нужно все время быть на высоте — ведь любой срыв равносилен преступлению. При плохой репутации срывы простительны.

*

Обед у Жида. Письма молодых сочинителей, которые спрашивают, стоит ли писать дальше. Жид отвечает: «Как? Вы можете не писать и еще сомневаетесь?»

*

Сначала мы не любим никого. Затем любим все человечество. Затем некоторых людей, затем единственную женщину, затем единственного мужчину.

*

Алжир десять лет спустя. Лица, которые я узнаю, но не сразу, — постарели. Похоже на вечер у Германтов[506]. Но в масштабах целого города, где я теряюсь. Никакого погружения в себя. Я — часть этой огромной толпы, которая безостановочно движется к дыре, куда упадут все — одни чуть раньше, другие чуть позже, теснимые сзади новой толпой, которая и сама…

*

Ночью, в самолете, — огни Балеарских островов, словно цветы в море.

*

М.: «Когда у меня счастливый вид, это их разочаровывает. Они расспрашивают меня, они хотели бы вытянуть у меня признание, что это неправда, привлечь меня к себе, вернуть в их мир. Они чувствуют себя обманутыми».

*

Жить — значит проверять.

*

Гренье. Отказ от деятельности — это приятие будущего но и отчаяние перед лицом прошлого. Это философия смерти.

*

Речь о «Дон Жуане» или «Пармской обители». И постоянное требование французской литературы, отстаивающей гибкость и стойкость духа отдельного человека.

*

Александр Блок[507]:

«О, если б знали, дети, вы
Холод и мрак грядущих дней».

И еще:

«Как тяжело ходить среди людей
И притворяться непогибшим».

И еще:

«Несчастны мы все, что наша родная земля приготовила нам такую почву — для злобы и ссор друг с другом. Все живем за китайскими стенами, полупрезирая друг друга, а единственный общий враг наш — российская государственность, церковность, кабаки, казна и чиновники — не показывает своего лица, а натравливает нас друг на друга. Изо всех сил постараюсь забыть… все болота, чтобы стать человеком, a не машиной для приготовления злобы и ненависти… люблю я только искусство, детей и смерть».

«О сволочь, родимая сволочь!»

«Чем глубже любишь искусство, тем оно становится несоизмеримее с жизнью; чем сильнее любишь жизнь, тем бездоннее становится пропасть между ею и искусством», но: «Мы умираем, а искусство остается».

*

Прокош[508]. «Семь беглецов»: «Все ненавидели его, но все завидовали его ослепительной улыбке, и он был почти убежден, что самая большая драгоценность в глазах большинства людей, сокровище, которым они в глубине души страстно желают обладать, — это недоступный и недолговечный блеск красоты».

*

«Часовые: скалы; внизу огромное плато, наверху — звезды. Всюду только сила; врагом, которому эти вечные часовые преграждали путь в здешние края, была слабость, то есть нечистота и бренность духа».

«…те, кто когда-то, в пылкую пору детства и юности, утратили всякую способность любить».

Великолепно на с. 106.

«…его мать — единственное существо, к которому он когда-либо испытывал если не любовь, то хотя бы некую сердечную привязанность».

«Люди! Они говорят о войне и деньгах, о голоде, несправедливости и всем прочем. Но за этим скрывается нечто куда более серьезное, глубокое, страшное. Хотите знать, что это? Вот что: любовь к смерти».

«Я предвижу большой пожар… Все сгорит. Все. Уцелеют только те, кто очистятся от скверны и удостоятся вечной жизни благодаря огню духовному. Благодаря любви.

— Какой любви?

— Любви разрушающей! Любви неослабной и бесконечной».

*

Новелла, действие которой будет происходить в день желтого тумана.

*

В этом мире можно жить, лишь отказавшись от части его? Против amor fati^{78}[509]. Человек — единственное животное, которое отказывается быть таким, как оно есть.

*

«О! Я непременно покончил бы с собой, если бы не знал, что даже смерть не дает покоя и что ужасная тревога последует за нами в могилу».

*

Прокурор входит в камеру приговоренного. Тот молод. Он улыбается. Прокурор спрашивает, не хочет ли заключенный что-нибудь написать. Тот говорит, что хочет. И пишет: «Победа!» И продолжает улыбаться. Прокурор спрашивает, нет ли у заключенного каких-нибудь желаний. Есть, отвечает молодой человек. И с размаху дает прокурору пощечину. Тюремщики бросаются на него. Прокурор колеблется. Ненависть, старая как мир, подступает к горлу. Но он стоит не шевелясь, до него постепенно доходит истина. С ним ничего не сделаешь. А узник глядит на прокурора с улыбкой. Нет, говорит он весело, ничего не сделаешь. Прокурор у себя дома. И что же ты сделал? — спрашивает жена. Неужели ты не…

— Что?

— Ты прав. Ничего не сделаешь.

С каждым новым процессом прокурор свирепствует все больше. От каждого обвиняемого он ждет унижения. Но ничего не происходит. Они покорны.