Творение и анархия. Произведение в эпоху капиталистической религии

Отнесёмся серьёзно к гипотезе Беньямина и попытаемся её развить. Если капитализм – это религия, как его можно определить в терминах веры? Во что верит капитализм? И что значит, относительно этой веры, решение президента Никсона?

Давид Флюссер, крупный учёный-религиовед (дисциплина с таким странным названием действительно существует) занимался изучением слова pistis — греческий термин для «веры», который использовали Иисус с апостолами. Однажды он случайно оказался на одной афинской площади и, подняв глаза, увидел надпись крупными буквами: “Trapeza tes pisteos”. Поражённый этим совпадением, он пригляделся внимательнее и вскоре осознал, что перед ним просто банк: trapeza tes pisteos означает на греческом «кредитный банк». Вот каков был смысл слова pistis, который Флюссер искал уже несколько месяцев: pistis, «вера» – это просто кредит, доверие, которым мы пользуемся у Бога, а Божье слово пользуется у нас с того момента, как мы ему поверили. Потому Павел и может сказать в своём знаменитом определении, что «вера есть осуществление ожидаемого»⁸: она и есть то, что придаёт реальность и доверие тому, чего ещё нет, но чему мы верим и доверяем, та чаша весов, на которую мы положили наше доверие и слова. «Кредит», латинское creditum — это причастие прошедшего времени от глагола credere, «верить»: то, во что верим, то, на что направляем свою веру в момент установления доверительных отношений с кем-либо, принимая его под свою защиту или предоставляя деньги, вверяя себя под его защиту или принимая деньги в долг. Тем самым в Павловой pistis возрождается древнейшая индо-европейская институция, реконструированная Бенвенистом – «личная преданность»: «Тот, кто располагает fides[62], возложенной на него каким-либо лицом, держит это лицо в зависимости. […] В своей упрощённой форме эти отношения влекут определённую взаимность: возложение чьей-либо fides на кого-либо обеспечило взамен защиту 9 и поддержку».

Если это верно, тогда гипотеза Беньямина о тесной связи между капитализмом и христианством получает окончательное подтверждение: капитализм – религия, целиком и полностью основанная на вере, религия, адепты которой живут sola fide[63]. А поскольку, по Беньямину, капитализм – это религия, в которой культ отделён от предметов, а вина – от греха, а следовательно, и от возможного искупления, то с точки зрения веры у капитализма нет объекта: он верит в сам факт веры, в чистый кредит, то есть в деньги. Таким образом, капитализм оказывается религией, в которой вера – кредит – пришла на замену Богу. Перефразируя: раз чистой формой кредита являются деньги, капитализм – это религия, в которой на месте Бога находятся деньги.

Это значит, что банк, который есть не что иное, как машина по производству и управлению кредитом, занял место церкви и, управляя кредитом, манипулирует и управляет верой – теми жалкими и робкими остатками веры в себя – что ещё остаётся у нашего времени.

Что же в рамках такой религии означает приостановка конвертируемости в золото? Конечно, это нечто вроде прояснения теологического содержания, сравнимого с Моисеевым уничтожением золотого тельца или с утверждением догмы на соборе – это в любом случае решительный шаг к очищению и кристаллизации самой веры. Последняя, в форме денег и кредита, освобождается теперь от всех внешних референций, обрывает идолопоклонническую связь с золотом и утверждается в собственной абсолютности. Кредит – это исключительно нематериальная сущность, наиболее совершенная пародия на ту самую pistis, которая не что иное, как «осуществление ожидаемого». Вера – как гласит знаменитое определение из «Послания к Евреям» – есть осуществление (ousia, в высшей степени технический термин в греческой онтологии) ожидаемого. Павел имеет в виду, что те, кто располагает верой, кто вложил свою веру, pistis, в Христа, принимает Его слово как предмет, сущность, осуществление. Но именно это «как» в пародии капиталистической религии вычёркивается. Деньги, эта новая pistis, теперь являются мгновенной сущностью, без остатка. Разрушительный характер капиталистической религии, о котором говорил Беньямин, проявляется здесь в полной мере. Больше нет никакого «осуществления ожидаемого», оно аннулировано, и аннулировано закономерно, потому что деньги – это сама сущность вещи, её ousia в техническом смысле слова. Таким образом устраняется последнее препятствие на пути к возникновению финансового рынка, к окончательному превращению денег в товар.

Общество, в котором кредит оказывается религией, которое верит только в кредит, обречено жить в кредит. Роберт Курц проиллюстрировал переход капитализма XIX века, базирующегося ещё на платежеспособности и недоверии к кредитам, к современному финансовому капитализму.