Творение. История искусства с самого начала

Неменьшее впечатление производят созданные французской художницей Элизабет Виже-Лебрен портреты ее дочери Жюли. Она изображает маленькую Жюли в повязанном на голове платке, увлеченно разглядывающей свое отражение в зеркале, которое она держит в руке. Мы видим ее лицо в профиль, ее бесстрастный, открытый взгляд с непредубежденным любопытством смотрит на свое полное отражение: мы оказываемся в плену этих двух портретов, переходя от профиля к зеркалу и внезапно открывая для себя вместе с Жюли ее новый облик. Отраженная в зеркале улыбка словно гаснет у нас на глазах, как будто осознавая что-то[433].

Элизабет Виже-Лебрен. ЖюлиЛуиза Лебрен (1780–1819), смотрящаяся в зеркало. Около 1786. Масло, холст. 73 × 59,4 см

Портрет Жюли кисти Виже-Лебрен был выставлен на парижском Салоне 1787 года вместе с несколькими другими изображениями матерей и дочерей, включая один автопортрет. Этот небольшой ряд работ стал одним из величайших событий эпохи, кульминацией своего века, когда любовь между родителями и детьми, а также восприятие детства как самого важного и формирующего этапа жизни человека стало темой для художников и писателей. Чистый разум ребенка, как и девственность природы, был противопоставлен развращающему влиянию городов и суете цивилизации.

По мнению Руссо, природу нельзя охватить или подчинить с помощью науки, измерить точными линиями перспективного рисунка, — это нечто необузданное, отдельное от человека. Подобно тому как Петрарка любовался видом с горы Ванту, Руссо восхищался красотой Альп (как вслед за ним восхищались многие родовитые путешественники из своих уютных карет), ценя их за величественные виды и враждебную дикость. В непрерывно растущем мире городов страдала не только природа, но и человеческие связи. Повсеместно люди начали съезжаться из деревень в города в поисках работы, и, по мере того как вместе с фабриками появлялись другие признаки индустриализации, а городская среда претерпевала свое мрачное превращение, которое станет символом грядущего столетия, всё больше люди ценили нетронутую природу, ее животную дикость. Однако рост городов был неизбежен, он совершил в жизни человека, вероятно, такой же переворот, как и появление первых городов-государств более пяти тысяч лет назад. К тому времени, когда Руссо написал свой великий роман «Жюли, или Новая Элоиза» (1761), самым большим в мире городом был Пекин с почти миллионным населением.

Равновесие нарушилось в пользу созданной человеком цивилизации, и связь между людьми и окружающей их природой, существовавшая с незапамятных времен, оказалась под большим вопросом. Эта тревога была в самом сердце романтизма с его чувствительностью к природе и ощущением неизбежного кризиса и беды, причиненной человеческой гордыней. Как писал в 1785 году в своем стихотворении «К полевой мыши, разоренной моим плугом» Роберт Бёрнс:

Увы! С природой наша связь
Давно навек разорвалась…
Беги, зверек, хоть я, как ты,
Жилец земли
Убогий: сам терплю беды,
Умру в пыли.^{25}

В последние годы XVIII века вместо острова наслаждений Кифера воображение людей стали волновать величественные города античности. Возник новый дух просвещенной археологии, представленный в таких книгах, как «Руины Баальбека» и «Руины Пальмиры» выдающегося путешественника и ученого Роберта Вуда, где приводятся точные размеры и планы руин этих древних городов, а также потрясающие виды и подробные замеры таких зданий, как Храм Баала в Пальмире на территории современной Сирии.

Находки в археологии Древнего мира случались очень часто, их запечатлевали художники, работавшие в «классическом» стиле, но в таких формах искусства — печатной гравюре и масляной живописи, — которых не было в древности. Итальянский археолог и художник Джованни Баттиста Пиранези создал незабываемо поэтичные картины римской архитектуры в офортах, соединив фантазии о далеком Древнем Риме с реальными раскопками. Его знания в области инженерного дела, без которых невозможно было бы воссоздать такие строения, как акведуки или высокие арочные своды, проявились в серии «Виды Рима» («Veduti di Roma»), над которой Пиранези работал с 1747 года до самой смерти, то есть более тридцати лет.