Творения

4. Остается еще та третья часть философии, которую называют логикой, в ней заключены вся диалектика и всякий способ рассуждения. 5. Божественное учение не нуждается в ней, поскольку мудрость — не в языке, а в сердце. Не имеет значения, какую речь использовать. Ибо речь идет о сути, а не о словах. И мы рассуждаем не о грамматике и не об ораторе, знание которых сводится к тому, как следует говорить, а о философе, учение которого о том, как нужно жить. 6. Если же ни та физика не имеет смысла, ни эта логика, поскольку не могут сделать счастливыми, остается, чтобы вся сила философии заключалась в одной лишь этике, которой, как говорят, посвятил себя Сократ, отбросив все прочее. 7. Поскольку, как я уже показал, философы заблуждались в этой части философии, ибо не открыли высшего блага, ради достижения которого мы рождаемся, ясно, что вся философия — ложная и пустая, так как ни к служению справедливости не готовит, ни долг, ни сущность человека не утверждает. 8. Пусть же они узнают, что заблуждаются, считая философию мудростью. Пусть не следуют ничьему авторитету, а обратятся к истине и последуют за ней. Здесь нет места легкомысленности. Наказание за глупость будет вечным, если обманут либо пустая личность, либо ложное мнение. 9. Человек же, каким бы он ни был, если верит себе, т. е. если верит человеку, не скажу, что он глупец, который не видит своих ошибок, но он самонадеян, ибо дерзает присваивать себе то, чего не дано человеку. 10. Насколько заблуждался тот знаменитый и великий мастер римского слога [Цицерон], можно ясно увидеть из его суждения. Когда в книгах Об обязанностях он говорил, что философия является не чем иным, как любовью к мудрости, а сама мудрость — знанием божественных и человеческих дел, он прибавил тогда: «Если кто‑то порицает интерес к мудрости, то я, право, не вполне понимаю, что именно он считает достойным прославления. 11. Ведь если мы ищем услаждений души и отдохновения от забот, то что можно сравнить с усердием тех, кто всегда стремятся к чему‑нибудь такому, что направлено и способно привести к хорошей и счастливой жизни? Если же имеется в виду стойкость и добродетель, то именно эта наука даст возможность достичь их, или же такой науки вообще не существует. Говорить, что не существует науки о важнейших делах, — когда нет ни одного самого маловажного вопроса, в котором бы можно было обойтись без науки, — свойственно людям, говорящим необдуманно и заблуждающимся в важнейших вопросах. Если же существует какое‑то учение о добродетели, то где асе его искать, если ты отступаешь от этого вида изучения?»[319] 12. Право же, сколь бы ни старался я обрести хоть самый малый дар красноречия, с тем чтобы иметь возможность убедить, все же я никогда не отличался красноречием, не имея никакого отношения к форуму. Но необходимо, чтобы собственно благая тема разговора сделала меня красноречивым, для ясного и убедительного развития которой достаточно самой истины и знания божественности. 13. Так вот, я хотел бы ненадолго поднять из преисподней Цицерона, чтобы красноречивей — щий муж был просвещен бесталанным человечишкой: сначала в том, что же является достойным прославления у того, кто порицает интерес к тому, что именуется философией. Затем в том, что философия — это не та наука, с помощью которой достигается добродетель и справедливость, как он полагал, а есть какая‑то другая [наука об этом]. Наконец, поскольку существует учение о добродетели, я показал бы ему, где его нужно искать, когда отказываешься от того вида изучения, который этот философ искал вовсе не ради того, чтобы научиться ему и познать его. Ибо от кого можно было научиться тому, что никто не знал? 14. Но, как он обычно поступал в таких случаях, Цицерон хотел (Настаивать на выводе и довести его до сознания, словно он надеялся, Что ничего нельзя возразить на то, что философия является учительницей жизни. Как раз об этом он прямо заявил в Тускуланских беседах, обратившись с речью к ней самой, используя такой риторический. Способ убеждения: 15. «О философия, руководительница жизни, о йзыскательница добродетели и гонительница пороков! Что стало бы без тебя не только со мной, но и со всем родом человеческим? Ты — Изобретательница законов, наставница во нравах и устроительница порядка!»[320]16. Как будто бы она сама по себе дает знание, и не Тот скорее достоин прославления, Кто ее даровал. Цицерон таким же образом мог бы воздавать благодарности еде и питью, так как без этих вещей, в которых нет ни чувства, ни благоволения, жизнь невозможна. И вот как они являются пищей для тела, так и мудрость является пищей для души.

14.1. Итак, прав Лукреций, когда прославляет того, кто первым открыл мудрость, но нелепо то, что он считал, что ее открыл человек. Как будто тот человек, которого он прославляет, нашел ее, валявшуюся где‑то, словно «флейта у ключа», как говорят поэты. 2. Изобретателя мудрости он прославлял как Бога. В самом деле, он так сказал о том, кто открыл мудрость: