Творения

Итак, в 640–642 гг. Максим признает унитарные формулы и даже считает их необходимой частью православного исповедания. Иначе обстоит дело в Диспуте с Пирром. Здесь Максим ни эксплицитно, ни имплицитно не возвращается к своему представлению о двух родах «Богомужнего» действия[1817]. Диоэнергизм Максима теперь основывается на отрицании мыслимости в качестве «одного» именно природных (т. е. Божественного и человеческого) действий (иначе его основные доводы в споре с Пирром не имели бы силы). И именно исходя из такой постановки вопроса он отвергает любую унитарность. Вполне ожидаемо эта смена позиции Максима проявляется и в том, что святоотеческие унитарные формулы он теперь трактует, как мы видели, не так, как делал это в сочинениях до 643 г.

Косвенным показателем произошедшей перемены является и заключительная часть Диспута, начинающаяся с предложения Пирра говорить об «одном действии» во Христе на том основании, что человеческое действие в отличие от Божественного, которое движет всем творением, является не действием, а претерпеванием [1818]. Этот аргумент интересен тем, что не кто иной, как Максим в Трудностях к Иоанну 7 утверждал: «Все, что возникло, претерпевает движение, не будучи самодвижным»,[1819]. Как это ни удивительно, Максиму удается убедить Пирра в ошибочности и этого, последнего его довода в пользу «моно- энергизма»[1820]. Хотя, признает Максим, отцы действительно, говоря о движении нашей природы (единственным источником которого является Бог), утверждали, что она не самодвижна[1821], и в этом смысле именовали человеческое движение «претерпеванием» (Максим и теперь не отказывается от этого утверждения[1822]), однако те же отцы, имея в виду нечто «отличительное выявляющее единообразие во всех [ипостасях] одного вида», называли это движение «действием». И поэтому, чтобы не ставить под вопрос единосущия Христа нам, необходимо говорить, что у Него было человеческое действие, коль скоро и о всех людях говорят, что их природа обладает одним и тем же действием[1823]. Удовлетворенный этими свидетельствами отцов, Пирр с готовностью сдается[1824].

Итак, в ходе полемики с Пирром Максим показывает себя дио- фелитом и диоэнергистом уже в новом смысле, исходя из абсолютной немыслимости единства двух природных воль и/или энергий, Божественной и человеческой, как «одной» воли и/или энергии, и, соответственно, отвергая теперь все унитарные формулы как еретические, безотносительно вкладываемого в них смысла. С другой стороны, как мы убедились, суть учения о единении во Христе человеческой воли с Божией, общая для христологии Максима и его теории обожения, не исчезла из его богословия, но нашла новое выражение в утверждении об отсутствии во Христе «гноми»[1825].

После диспута.

Церковно — политические последствия диспута Максима с Пирром, проходившего при большом стечении народа и несомненно произведшего большое впечатление на африканских епископов, хорошо известны: «В начале 646 г., быть может, по инициативе Максима[1826], состоялись Соборы в Нумидии, Бизацене и Мавритании, а несколько позднее в области Карфагена, на которых с полным единодушием мо- нофелитство было признано ересью. От имени африканской Церкви было составлено послание к патриарху Павлу с требованием отречься от ереси и возвратиться к исповеданию истинной веры, утвержденной на пяти Вселенских соборах[1827]. Другое послание было обращено к императору с настойчивой просьбой заставить патриарха отречься от еретических заблуждений [1828]°.<…>Одновременно с тем африканские епископы обратились к папе Феодору с посланием, в котором оповещали его о принятых ими на Соборах постановлениях и… просили его проявить свой верховный авторитет и побудить Павла отречься от своих заблуждений и, в случае упорства, отсечь его «как больной член от святого тела Церкви Христовой»[1829]»[1830].

Пирр же, как ему советовал Максим еще во время Диспута с Пир- ром, когда он признал свои заблуждения, отправился принести покаяние в Рим. Точно неизвестно, как замечает Ларше, отправился ли вместе с ним Максим[1831], однако можно сказать, что в течение 646 г.

Максим был в Риме и тесно общался там с Пирром [1832]. Что касается покаяния Пирра, то, как описывает это историк: он «представил папе Феодору исповедание веры, в котором отрекался от прежних своих заблуждений.<…>В базилике св. Петра, в присутствии клира и народа, папа принял Пирра в церковное общение и, признавая в нем патриарха Константинопольской кафедры[1833], предоставил ему епископский трон близ главного алтаря»[1834].