Творения

Двумя реперными точками на жизненном пути св. Максима до вступления в спор с моноэнергизмом являются его пребывание, соответственно, в монастыре св. Георгия в Кизике (совр. Эрдек, Турция), и затем в Северной Африке[2396]. О последнем известно определенно лишь то, что св. Максим находился в Карфагене на Пятидесятницу 632 г., и что он пробыл в Африке достаточно, чтобы успеть завязать там близкие отношения со св. Софронием (будущим патриархом Иерусалимским) до его отбытия в Александрию в 633 г.; о первом же — что оно было прервано, скорее всего, нашествием персов и авар, осадивших в 626 г. Константинополь[2397].

По мнению Шервуда, вероятно именно в Кизике были написаны св. Максимом: 1) шедевры «практической философии»: Слово о подвижнической жизни и четыре сотницы О любви; 2) его первый опыт экзегезы: Толкование на 59 псалом; 3) так называемые Вопросы и недоумения (QD) — первый опыт в жанре ответов на вопросы, возникающие в связи с «трудными местами» из (пока еще вперемешку) Писания, свв. отцов[2398], обрядовой практики, «естественной» философии.

В африканский период этот жанр даст два предметно определенных «побега»: работу, посвященную трудным местам, взятым только из Св. Писания, — Вопросоответы к Фалассию, и другую, написанную прежде [2399], к Иоанну, архиепископу Кизика (в беседах с ним, еще будучи там, св. Максим продумывал ее содержание[2400]) — О различных трудностях Богослова [Григория]'[2401].

Вторая по счету (или, по нумерации, предложенной Шервудом и принятой большинством исследователей [2402], седьмая[2403]) глава этой работы предлагается вниманию читателя в этой части настоящего тома. Она представляет интерес по меньшей мере в четырех отношениях: 1) в качестве развернутого толкования одного высказывания св. Григория Богослова (из его Слова 14) она принадлежит традиции комментирования последнего[2404], вклад в которую св. Максима едва ли не наиболее оригинален (так, комментатор IX в. Никита Ираклий- ский в своем толковании того же места лишь компилирует резюме 7–й главы Максимовых Трудностей с общими местами византийской антропологии[2405]); 2) как полемически заостренная против толкования того же места оригенистами эта глава дает дополнительное представление об их позиции[2406] и об идейном противостоянии ей в церковной среде VII в.[2407]; 3) в истории формирования византийского вероучения она важна как звено в приуготовлении венчающего эту историю «паламизма»; 4) в качестве самостоятельного трактата она может служить герменевтическим ключом к богословско — философской системе св. Максима.

В этом последнем качестве она может быть использована[2408] потому, что в ней впервые сведены вместе и увязаны в синтетическое целое едва ли не все основные темы, которые св. Максим будет разрабыта- вать до начала христологической полемики. В отличие от его учения о волях и энергиях Христа, эти темы не потеряют остроты, даже когда утратит актуальность давшая повод для их разработки полемика с оригенизмом (хотя значимость их в новых контекстах может быть не соразмерна весу, который придает этим же темам св. Максим[2409]).

Об особом значении 7–й главы Трудностей говорит и то, что magnum opus Шервуда[2410], во многом сформироваваший наше сегодняшнее понимание основных контуров Максимова синтеза, по существу посвящен именно ей[2411].

Первое типографское издание части Трудностей, содержащей 7–ю главу, осуществил в 1681 г. в Оксфорде по единственной имевшейся в его распоряжении рукописи англиканский священник Томас Гэйл[2412]. Издание вскоре попало в папский список запрещенных, т. к. основная часть тома (лишь приложением к которой были главы Трудностей св. Максима) содержала трактат Эриугены Periphyseon[2413].

Целиком Трудности к Иоанну, тоже по единственной рукописи (но иной, чем Гэйл[2414]), впервые опубликовал в 1857 г. в Галле школьный учитель (Oberlehrer an der lateinischen Hauptschule) Франц Олер[2415], занимавшийся, по его признанию, подготовкой этого издания для того, чтобы доставить «утешение» собственной душе в «десятилетие гражданских бурь», исполнивших «Отечество и близлежащие края… безумием и яростью*[2416]. Эта мотивировка объясняет, почему Олер мог не счесть нужным сверить чтение рекомендованной ему рукописи с другими, доступными ему. Некоторые расхождения своего текста с изданием Гэйла он тем не менее отметил[2417]; из этого же издания он взял опубликованный там перевод Эриугены, оставшуюся же (большую) часть Трудностей к Иоанну (начиная с PG 91 1118) перевел на латынь сам[2418].