Творения

Представляя эти сходства, я не настаиваю на прямом влиянии Плотина на Максима, и тем более, на буквальной зависимости; скорее, я хотел показать, что именно использование Плотином stasis'а как указывающего на конечную цель всякого движения и желания позволило Максиму переформулировАmb оригенистическую триаду. В самом деле, характер аргументации Максима далек от характера аргументации Плотина; Плотин все еще строго придерживался циклических концепций в эпоху эллинизма, а также учения о падении душ из бестелесного состояния, к которому души хотели бы вернуться [2884]. Но именно эту концепцию цикличности Максим намеревался разрушить.

Главный аргумент

Вопрос о движении и покое, только что нами рассмотренный, был вызван разработкой терминологии, имеющее место в Amb 15; это позволило нам почувствовАmb атмосферу, в которой работал Максим. Но теперь пора вернуться к аргументам Amb 7 (1072А). Мы увидим, что здесь вдохновение берет начало скорее от Аристотеля, но благодаря переносу акцентов Максим остается в среде неоплатонизма, которой мы только что уделили внимание. Вся система Максима, как мы увидим, внутренне согласована и последовательна.

Максим начинает так: «И опять же, сотворенных Богом мысленных и чувственных [сущностей] возникновение [или становление, γένεσις] мыслится прежде движения; ибо не может быть движения прежде возникновения» (Amb 7, 1072А11–14). Оригенисты говорят о триаде пребывание — движение — становление, Максим же предлагает становление — движение. Он не пытается здесь проиллюстрировать, что же это за становление[2885], он принимает это как данность, собираясь развить идею движения и соответствующего ему конца.

Вот почему он приходит к таким определениям: «Это движение называют также природной силой (δύναμιν φυσικήν), стремящейся к свойственной ей цели [или концу] или страстью, то есть движением, бывающим от одного к другому и имеющим конец бесстрастный, или же деятельной энергией, имеющей конец самосовершенный[2886]. Ничто же из приведенного в бытие не есть цель [или конец] самого себя, поскольку не является и самопричиной, не будучи нерожденным, безначальным и недвижным, каково не имеющее ничего, к чему каким бы то ни было образом ему двигаться; ибо [таковое] выходит за пределы природы существующего, как сущее не ради кого или чего- либо, поскольку истинно определено об этом, хоть бы и чуждым был сказавший:«Конец есть то, чего ради все, само же оно ничего ради»[2887]»[2888]САmb 7,1072В9–С5).

Непосредственно перед приведенным отрывком Максим говорит, что движение обычно одни делят на три вида — прямолинейное, круговое и спиралевидное, а другие на два вида — простое и сложное, т. е. на линейное и круговое. Его определение соответствует этим разделениям, особенно второму. Простое движение он объясняет, говоря о конце, а сложные движения он объясняет (я воздерживаюсь от нетолкования этого факта), расставляя их в обратном порядке — самосовершенное прежде, чем бесстрастное.

Опровержение Максима начинается с идеи движения как изначально направленного к цели. Но движение мыслимо только как движение чего‑то, что уже пришло в бытие (возникло) в своей единой неизменяемой сущности. То есть мы имеем триаду становление — движение — конец (или цель). Откуда же Максим взял ее? Звучит она как- то по — аристотелевски; кажется, искАmb надо в этом направлении. Имеется определение движения как природной силы, а затем определение цели. Я рассмотрю их друг за другом.

Природная сила, говорит Максим, должна рассматриваться либо просто, как движение к концу, либо сложно, как движение к подобающим целям — как πάθος—κίνησις, или как ένέργεια—δραστική. Но почему же он определил άπαθές и αύτοτελές как соответствующие цели (сверхцели) для этих движений? Любопытно, что Аристотель, говоря о способах обретения знания, — в отрывке, послужившем позднее основанием для учения о species expressa (De Anima 3.4, 429al3–18), говорит, что мыслящая часть души, т. е. ум, должна быть άπαθές. А Симпликий в своем комментарии на De Anima (2.5, 417b28, CAG XI, 125), со ссылкой на приведенный выше отрывок из De Anima 3.4, приводит ένέργεια в связи со словом αύτοτελές. Максим же обычно предпочитает иллюстрировАmb движение движением души (ср.: Amb 15, 1220А6); можно предположить, что он здесь имеет в виду движение ума. Однако такое движение, как мы только что видели, Аристотель и его комментатор связывали с άπαθές и αύτοτελές. Далее, это ноэтическое движение, или ένέργεια, таково, что оно синонимично с целью (концом) (ср.: Александр Афродисийский. In Met. 9.3,1047а30, CAG 1573). Таким образом, Максим мог легко перейти от или, скорее, через эту ближайшую и собственную цель к последней цели, сверхцели, исключительно о которой он и говорит явно. Я скорее предлагаю решение, чем настаиваю на этом объяснении.