Творения

Эта педагогическая роль бедственного состояния реальна, но это ни в коем случае не является онтологической необходимостью[3225]. Цель этой педагогики страдания является осознание себя и своего достоинства. Та же мысль встречается в Thal 1.

Осознание себя и своего достоинства предполагает возвращение к использованию способностей разума, какими бы они были без грехопадения. Я уже ссылался на описание Максимом ведущего замысла (или цели) Бога относительно творения. Его завершение — в обо- жении творения; но в описаниях Максимом конца осужденных (Богом) мы можем найти, что они (осужденные) всецело пользуются природными способностями, которые теперь очищены, обретая ясное, и кажется, дискурсивное знание Бога, но не причастие Ему[3226]. Это не более чем предположение, поскольку сам Максим не пытался сравнивать между собой то, что могло бы быть состоянием человека до грехопадения, с тем состоянием, в каком способности грешников после воскресения являются восстановленными.

Цель Бога

После краткого рассмотрения использования Максимом аксиомы «конец подобен началу» представляется, что лучше всего рассмотреть в деталях учение Максима о начале человека — райском состоянии и падении. «Грядущее отбрасывает тень на бывшее до него» [ «Coming events cast their shadow before them»]. Всепроникающее, доминирующее влияние цели — той цели, которую Бог заложил в творение — было уже показано. Было бы естественным дополнением к этому исследованию сфокусировать теперь внимание на самой этой цели, и на том, как она рассматривается в контексте учения Максима.

Ссылаясь на единение природ во Христе Максим говорит: «Это есть великое и сокровенное таинство. Это есть Божественный конец , ради которого и возникло все [тварное бытие]. Это есть Божественная цель , задуманная [Богом] еще до начала сущих, которую мы определяем таким образом: она есть заранее продуманный [Богом] конец, ради которого существуют все [тварные вещи], но который сам существует не ради какой-нибудь одной из них. Имея в виду этот конец, Бог и привел в бытие сущность [всех] сущих. Это есть в подлинном смысле слова предел Промысла, а также тех [тварей], о которых Он промышляет, — тот предел, согласно которому происходит возглавление в Боге [всех существ], созданных Им. Это есть объемлющее все века таинство, открывающее сверхбеспредельный и великий Совет Божий (Ис 9:5), бесконечно и беспредельно предсуществующий векам, ангелом которого было Само сущностное Слово Божие, ставшее человеком. Оно явило, если позволительно так сказать, самое глубинное основание Отеческой Благости и показало в Себе конец, ради которого, как очевидно, твари и восприняли начало своего бытия»[3227].

Максим здесь дает толкование текста: «…Христа,… предуведанно- го еще прежде создания мира, но явившегося в последние времена для нас» (1 Пет 1:19–20). Такое описание таинства Христа как конца всего творения выглядит вполне естественно после этого отрывка. Возможно поэтому это описание столь богато. Но это же экстремальное утверждение Писания вызывает у Максима заботу об антиориге- нистской полемике. Во-первых, имеется чисто текстуальная связь: только здесь и в Amb 7 (1072С) он использует определение конца, принадлежащее Евагрию. И затем, как следствие, он отвергает идею, что Христос был предузнан теми, кто существовал вместе с душою Христа в начале. Ясно, что здесь идет речь об учении оригенизма.

И действительно, таинство Христа находится в самом центре ори- генистского спора. Ориген теоретизировал относительно изначального единства разумных существ — Эннады; оригенисты разными способами пытались утверждать, что человеческая душа Христа была единственным непогрешившим членом этой изначальной общности. Опровергая ли Энаду Оригена, имея ли в виду христологические заблуждения оригенистов VI в., — в любом случае необходимо было обратиться к учению о Христе. В первом случае на первом месте стоит онтологический аргумент, развитый мною в «The Earlier Ambigua…» — аргумент относительно сущности, движимой действиями ее сил к своему концу. А что есть этот конец? Великое таинство — Христос. Что касается второго случая, отрицать предсуществование душ — значит отрицать христологические фантазии. Но в первую очередь, в таинстве Бога, ставшего человеком, Максим увидел учение совершенного сосуществования тела и души с самого момента зачатия[3228]. Аналогично, таинство Воплощения, продолжающееся в Вознесении и прославлении Христа, — неотразимый аргумент против идеи оригенистов о совлечении тел[3229].

Онтологическое опровержение оригенизма подразумевает Христа как завершение (конец); антропологические соображения против оригенизма — существование человека в Раю и обретение им цели — с необходимостью подразумевают таинство Христа как цель (намерение) Бога, к осуществлению которой все направлено.