Творения. Том 1

Что ощутили вы, выслушав это? Как не лишились чувств при этом повествовании вы, которые сами отцы и по природе ясно знаете нежную привязанность к детям? Вам известно, очень хорошо известно, как отеческий слух принимает повеление убить единственного сына. Кто не ужаснулся бы при таких словах? Кто не отвратил бы тотчас лица? Кто при этом повелении не пожелал бы лучше умереть, нежели принять слово? Или кто не стал бы ему прекословить, в защитники своего дела призвав самую природу? «Почему повелел быть этому, Владыка? Для чего изрек Ты это страшное слово? Для того ли восхотел сделать меня отцом, чтобы внезапно сделать детоубийцей? Для того ли дал вкусить мне сладкий дар, чтобы показать из меня притчу всему миру? Своими руками предам я на заклание отрока? Родной кровью осквернив десницу, сделаюсь детоубийцей? Ужели так повелеваешь и столь услаждаешься подобными жертвами? Приказываешь убить любезнейшего сына, который, как ожидал я, предаст погребению меня с Саррой? Такой ли, скажи мне, сооружу ему брачный чертог? Такое ли приготовлю брачное веселье? И зажгу для него не брачный светильник, не свет радостей, но погребальный огонь? Так ли я увенчаю себя? Так ли устрою брачное ложе и окружу его ликами поющих? Так ли буду, как сказал Ты, отцом народов, не удостоившись иметь и одного сына?»

Но праведник не возразил ничего, подобного этому, напротив, пребыв покорным, воспламенил любовь сильнее огня, соделал приверженность свою острее меча. Ею рассек узы естества, как бы нечто земное совлек с себя и оставил бремя сострадательных влечений сердца, с готовностью предал всего себя и внял повелению заколать сына. Но ничего не сказал и не сообщил об этом супруге, поступив в этом с великой для себя пользой. Ибо рассудил, что женский совет и не заслуживает веруятия (доверия), и не доставит ему пользы, потому что нисколько не помогло, а даже повредило Адаму, когда допустил он к совету Еву. Поэтому, чтобы Сарра не подверглась женской немощи и, сетуя, как свойственно матери, не уменьшила в нем силы и чистоты любви его к Богу, решился утаить от нее повеление. Ибо с какими бы плачевными жалобами обратилась Сарра и к самому сыну, и к отцу его? На что не отважилась бы, видя, что сына её насильно влекут на заклание? Не привлекла ли бы его к себе, обвившись вокруг его выи и крепко сжимая его в своих объятиях? Чего не наговорила бы она Аврааму, и как бы скорбно стала вопиять, сетуя: «Пощади, пощади природу; пощади, пощади, Авраам, сына; не будь поводом миру к худой о тебе повести. Единородный у меня сын, он у меня первый, он же первый и последний, в болезнях рожденный Исаак. Не отсекай единственного грозда (кисти винограда), которым плодоносили мы, когда уже по времени не походили на плодовитую лозу. Не пожинай немилосердым серпом единого класа (колоса хлебного), который произращен нами во время нашего омертвения; не сокрушай жезла, на который опираемся; не преломляй ветви, на которой покоимся; не ослепляй ока, которое приобрели себе мы двое; не уничтожай памяти нашей в поднебесной. Не закалай, подобно овце, того агнца, которого имеем у себя; не похищай нашей радости и не наполняй дни наши плачем. На кого будем смотреть после него за трапезой? Кто назовет меня матерью? Кто послужит нашей старости? Кто спрячет нас, умерших? Кто тело наше покроет землей во гробе? Кто сохранит, наконец, память бесчадных? Посмотри на красоту юноши, на этот цвет юности; и во враге увидев такую красоту, конечно, сжалился бы ты. Он дан мне, как плод долговременной молитвы; он остался, как ветвь на отрождение (возрождение) дерева; он — останок (остаток) рода, он — подпора старости, он — единственная надежда нашей безнадежности. Если хочешь вонзить нож в гортань возлюбленному, то умертви прежде меня: этим окажешь мне величайшую милость; пусть будут у нас общая могила и один общий надгробный памятник; пусть один и тот же прах покроет тела обоих; пусть общая смерть постигнет неплодную и рожденного ею; пусть один общий столп будет показывать страдания обоих; и глаза Сарры не увидят ни Авраама, детоубийцы, ни Исаака, убиваемого отцовыми руками».