Что же сказать о наших мудрецах? Я не говорю о язычниках, которые, выдумывая богов – защитников страстей, и Кердою [127]
воздают величайшие почести, и, что еще хуже того, поставляют законом (как это видим у некоторых народов) закалать людей в жертву некоторым из демонов, так что бесчеловечие входит у них в состав богопочитания, и такими жертвами как сами услаждаются, так и богам своим думают доставить удовольствие, – злые жрецы и тайнослужители злых! Но вот что особенно достойно оплакивания: есть и между нашими собратиями люди, которые так далеки от соболезнования и вспомоществования страждущим, что даже не стыдятся жестоко укорять их, нападают на них, придумывают пустые и ничтожные умствования, яко гласящия от земли (Ис. 29:4), говорят на ветер, а не для слуха, водимого благим смыслом и привыкшего к истинам Божественным. Они осмеливаются так судить: «Бог послал им несчастья, а нам – счастье. И кто я, чтобы смел нарушать определение Божие и показывать себя милостивее Бога? Пусть их томятся, бедствуют, страдают! Богу так угодно». В сем только случае и показывают они себя богочтителями, где нужно им сберегать свои деньги и храбриться над несчастными! Но в самом деле они и не думают, что их благополучие происходит от Бога, как это ясно видно из слов их. Ибо станет ли рассуждать подобно им о бедных тот, кто признает Бога подателем всего, чем он владеет? Кто действительно имеет что-нибудь от Бога, тот употребляет, что имеет, согласно с волей Божией. 30. С другой стороны, еще неизвестно и то, чтобы на бедных всегда насылал страдания Сам Бог, потому что и телесное вещество, находящееся беспрестанно в каком-то течении, может само по себе быть причиной расстройств. И почему кто знает, что один наказывается за порочную жизнь, а другой возвышается, как достойный похвалы? А может быть, и наоборот – сей возвышается именно потому, что он худ, а тот подвергается искушению за свою добродетель; сей выше возносится, чтобы и упасть сильнее, ему попускается наперед обнаружить, как некую болезнь, всю свою порочность, дабы тем справедливее было наказание, имеющее его постигнуть; а тот и сверх ожидания угнетается, дабы, искусившись яко злато в горниле (Прем. 3:6), очиститься и от малейшей, какая еще оставалась в нем, примеси зла (ибо никто по естественному рождению не бывает совершенно чист от скверны, как это слышим мы из Писания (Иов. 14:4)) и явиться еще более достойным, так как и сию тайну нахожу я в Божественном Писании (Прем. 3:5). Продолжительно было бы исчислять все глаголы Духа, сюда относящиеся. И кто изочтет песок морской, и капли дождя, и глубину бездны (Сир. 1:2–3)? Равным образом, кто может во всем исследовать глубину премудрости Бога, которой Он и сотворил все, и управляет всем так, как хочет и как знает? Довольно для нас, по примеру божественного апостола, удивляться только ей и почтить молчанием непостижимую и неудобозримую глубину ее. О глубина богатства и премудрости и разума Божия! Яко неиспытани судове Его и неизследовани путие Его (Рим. 11:33). И кто уразуме ум Господень (Ис. 40:13)? Или в последняя премудрости Его кто достиже, как говорит Иов (Иов. 11:7)? Кто премудр и уразумеет сия (Ос. 14:10), и кто отважится то, что выше всякой меры, измерять соображениями удобопостижимыми? 31. Итак, пусть кто-нибудь будет на это смел и отважен, а лучше, если бы никто. Я же ни наказаний в здешней жизни не осмелюсь относить во всяком случае к пороку, ни спокойного состояния – к добродетели. Правда, бывает и здесь такое мздовоздаяние, и, конечно, для некоторых полезных целей, дабы, с одной стороны, бедствия злых людей останавливали стремление порока, а с другой – благоденствие добрых облегчало путь добродетели, но это бывает не всегда и не вполне. Полное мздовоздаяние принадлежит единственно будущей жизни, где одни получат награды за добродетель, а другие – наказания за порок. Восстанут бо, сказано, сии в воскрешение живота, сии же в воскрешение суда (Ин. 5:29). А для настоящей жизни – другой закон, другое ведение.