Впрочем, и в настоящей жизни все направлено к будущей. И что кажется нам неровным, без сомнения, изравнивается у Бога. Подобно сему в теле есть части выдавшиеся и впалые, великие и малые, также на земле есть места возвышенные и низкие; но все сие во взаимном соотношении образует и представляет нашим взорам прекрасное целое. Равно и у художника сначала нестройное и неровное вещество потом является весьма искусно обделанным, когда из него устроится какое-нибудь произведение; после чего и мы, увидев это произведение в совершенной красоте его, понимаем и признаем искусство художника. Так не будем же почитать Бога таким несовершенным художником, каковы мы; не будем находить неустройства в управлении миром потому единственно, что нам неизвестен образ управления. 32.
Но мы, – если нужно представить в подобии состояние нашего духа, – мы не много отличаемся от людей, страждущих на корабле тошнотой и головокружением, которые, кружась сами, думают, что и все кружится. Точно таковы те, о которых мы говорим. Они не хотят, чтобы Бог был мудрее их, когда у них кружится голова от недоумения о каком-нибудь происшествии. Вместо того чтобы или самим потрудиться в изыскании причины оного в той надежде, что, может быть, трудолюбивому исканию подастся истина, или посоветоваться о сем с людьми, которые мудрее и духовнее их (так как и мудрость есть одно из дарований, и не во всех разум (1 Кор. 8:7)), или чистотой жизни уловить ведение и поискать премудрости у истинной Премудрости,– они – какое невежество! – хватаются за то, что ближе к рукам, клевещут, будто все в мире делается без причины, потому только, что сами ее не видят, и таким образом от своего невежества делаются мудрецами, или от излишней, так сказать, мудрости становятся лишенными мудрости и несмысленными. Оттого некоторые ввели счастье и самослучайность,[128] – такой вымысел, который, подлинно, только на удачу и как случилось слеплен. Другие придумали какое-то неразумное и неотклонимое владычество звезд,[129] которые по своему произволу сплетают или, лучше сказать, невольно принуждены сплетать судьбу нашу; придумали соединения и противостояния каких-то блуждающих и не блуждающих тел небесных и владычествующее над всем миром движение. Иные, поколику не могли постигнуть и познать самого Промысла, внесли в бедный род человеческий свои мечты, какие кому воображались,[130] и раздробили это на различные мнения и наименования. Были и такие, которые Промысл представляли слишком бедным [131] и, распространив управление Его только на то, что выше нас, не осмелились низвести Его до нас, более всего имеющих в Нем нужду, как будто боясь того, чтобы Благодетеля не показать слишком благим, когда будет слишком много существ, пользующихся Его благодеяниями, или чтобы не утомить Бога множеством благотворений. 33. Но оставим сих безумцев, как я уже и сказал, самим себе, поелику еще прежде нас хорошо отразило их слово Божие сим приговором: осуетися неразумное их сердце: глаголющеся быти мудри, объюродеша и измениша славу нетленнаго Бога (Рим. 1:21–23), исказив какими-то баснями и тенями всеобъемлющий Промысл. Мы же, если только, как существа разумные и служители Слова, внимаем разуму, не должны ни сами придумывать подобных чудовищных мнений, ни принимать людей, которые так думают, сколько бы ни был оборотлив язык их в составлении нелепых умствований и учений и сколько бы ни была обольстительна новость их вымыслов. Напротив, мы должны веровать, что есть Бог Творец и Создатель всех существ; ибо как могла бы и существовать вселенная, если бы кто не осуществил ее и не привел в стройный состав? Должны веровать, что есть Промысл, все содержащий и все связывающий в мире; ибо для тех существ, для которых необходим Творец, необходим вместе и Промыслитель; иначе, мир, носимый случаем, как вихрем корабль, должен бы был по причине беспорядочных движений вещества мгновенно разрушиться, рассыпаться и возвратиться в первоначальный хаос и неустройство. Мы должны также веровать, что наш Творец, или Зиждитель (все равно, тем ли или другим именем назовешь Его), особенным образом печется о нашей участи, хотя жизнь наша и проводится среди различных противностей, коих причины для того, может быть, и остаются неизвестными, чтобы мы, не постигая их, тем более удивлялись над всем возвышенному Уму. Ибо все, что мы легко понимаем, легко и пренебрегаем; а, напротив, что выше нас, то, чем неудобопостижимее, тем больше возбуждает в нас удивление; и все, что убегает от нашего желания, тем самым воспламеняет к себе сильнейшую любовь.