Творения. Том первый. СЛОВА.

1. Чрево мое, чрево мое болит мне, и чувства сердца моего смущаются (Иер. 4:19), говорит в одной из своих речей Иеремия, сострадательнейший из пророков, оплакивая непокорного Израиля, который сам от себя отстраняет Божие человеколюбие. Чревом называет он иносказательно душу свою (что нахожу во многих местах Писания), потому ли, что она сокрыта и невидима (а сокровенность есть общая принадлежность души и чрева), или потому, что она приемлет и, так сказать, переваривает словесную пищу (ибо что пища для тела, то слово для души). А чувствами именует, может быть, те душевные движения и помышления, особенно же возбуждаемые чувственностью, которыми праведник терзается, воспламеняется и увлекается, так что не может удержаться от горячности духа. Ибо это самое называется у пророка смущением (τὸ μαιμάσσειν), то есть каким-то рвением, смешанным с раздражительностью. Если же кто будет разуметь под чувствами и внешние чувства, то не погрешит, потому что и глаза и уши не только оскорбляются худшими предметами зрения и слуха, но по сострадательности даже желают видеть и слышать лучшее. Впрочем, как ни разуметь сие, праведник болезнует, смущается и неравнодушно переносит бедствия Израиля, какие ни представишь себе, телесные ли, когда смотришь на Израиля чувственно, или духовные, когда понимаешь его духовно. Ибо тот же пророк просит себе источника слез (Иер. 9:1–2), желает виталища последняго, лобызает пустыню, дабы освободиться от большей части скорбей и получить некоторое облегчение от внутренней болезни, в безмолвии оплакав Израиля.

2. То же задолго прежде выражает и божественный Давид, говоря: кто даст ми криле, яко голубине, и полещу, и почию? (Пс. 54:7). Он просит голубиных крыл, потому ли что они легки и быстры (каков и всякий праведник), или потому что они изображают дух, которым одним избегаем бедствий, – просит, чтобы как можно далее быть от настоящих зол; потом показывает врачевство в тесных обстоятельствах – надежду. Чаях, говорит он, Бога, спасающаго мя от малодушия и от бури (Пс. 54:9). То же, по-видимому, делает он и в другом месте, весьма скоро подавая врачевство скорбящему, и словом и делом предлагая нам добрый урок великодушия в несчастьях. Отвержеся утешитися душа моя (Пс. 76:3), говорит он. Ты видишь в сем беспечность и отчаяние. Не убоялся ли даже, что Давид неисцелим? Что говоришь? Ты не приемлешь утешения? Не надеешься отрады? Никто не исцелит тебя – ни слово, ни друг, ни сродник, ни советник, ни состраждущий, ни рассказывающий о своих бедствиях, ни напоминающий древнее, ни представляющий нынешние примеры, сколь многие спасались и от гораздо тягостнейших несчастий. Но неужели все средства истощены, исчезли, пресечены? Неужели погибла всякая надежда? Неужели одно только остается – в бездействии ожидать конца? Так говорит великий Давид, который в скорбях распространяется (Пс. 4:2) и, окруженный сенью смертной, восстает с Богом (Пс. 22:4)! Что же делать мне, малому, слабому, земному, не имеющему такого духа? Давид колеблется, кто же спасется? Какую помощь найду в злостраданиях или какое утешение? К кому прибегну, утесняемый? На сие ответствует тебе Давид, великий врач и заклинающий злых духов духом, который в нем. К кому прибегнуть? От меня хочешь знать сие, а сам не знаешь? К Тому, Кто укрепляет ослабленные руки, утверждает расслабленные колена (Ис. 35:3), проводит чрез огонь и спасает в воде (Ис. 43:2; Пс. 65:12). Тебе не нужно, говорит он, ни войск, ни оружия, ни стрельцов, ни конников, ни советников, ни друзей, ни внешней помощи. В себе самом имеешь подкрепление, какое имею и я, и всякий желающий. Надобно только пожелать, только устремиться. Утешение близко – в устах твоих, в сердце твоем. Помянух, говорит, Бога и возвеселихся (Пс. 76:4). Что легче воспоминания? Вспомни и ты, и возвеселишься. Какое удобное врачевство! Какое скорое врачевание! Какое величие дара! Вспомни о Боге, и Он не только успокаивает малодушие и скорбь, но производит и радость.