Творения. Том первый. СЛОВА.

И Оно пребывает непостижимым не по зависти. Ибо зависть далека от Божия естества, бесстрастного, единого благого и господственного, особенно зависть к твари, которая для Бога драгоценнее других, потому что для Слова что́ предпочтительнее словесных тварей? Притом и самое сотворение наше есть верх благости. А также причиной сему не собственная честь и слава Того, Кто исполнен (Ис. 1:11), как будто бы непостижимость может придать Ему досточтимости и величия. Ибо пролагать себе путь к первенству тем, чтобы препятствовать другим до него достигнуть, свойственно одному софисту, чуждо же не только Богу, но и человеку сколько-нибудь благонравному. 12. Но ежели есть на сие другие причины, то, может быть, знают их наиболее приближенные к Богу, прозирающие и углубляющиеся умом в неисследимые судьбы Его, если только найдутся люди, до такой степени преуспевшие в добродетели и, по сказанному, ходящие в следах бездны (Иов. 38:16). Сколько же можем постигать мы, которые неудобосозерцаемое измеряем малыми мерами, сие нужно, может быть, для того, чтобы удобство приобретения не делало удобной и потерю приобретенного. Ибо обыкновенно, как с трудом приобретенное легче у себя удерживаем, так удобно приобретенное всего скорее презираем, по самой возможности приобрести снова. А потому имеющие ум почитают благодеянием самую трудность получить благодеяние. Может быть, нужно сие и для того, чтобы не потерпеть нам одной участи с падшим денницей, чтобы, прияв в себя всецелый свет, не ожесточить выи пред Господом Вседержителем (Иов. 15:25) и не пасть от превозношения самым жалким падением. А может быть, нужно и для того, чтобы здесь очистившимся и терпеливо ожидавшим исполнения желаемого и там оставалось нечто в награду за трудолюбие и светлую жизнь. Посему-то между нами и Богом стоит сия телесная мгла, как древле облако между египтянами и евреями. Ибо сие-то значит, может быть: положи тьму за кров свой (Пс. 17:19), то есть нашу дебелость, через которую прозревают немногие и немного.

Но кто озабочен сим, тот пусть и любомудрствует, пусть и восходит на верх размышления. А нам, узникам земным, как говорит божественный Иеремия (Плач. 3:34), нам, покрытым этой грубой плотью, известно то, что как невозможно обогнать свою тень, сколько бы кто ни спешил, потому что она настолько же подается вверх, насколько бывает захвачена, или как зрение не может сблизиться с зримыми предметами без посредства света и воздуха, или как породы плавающих в воде не могут жить вне воды, так и находящемуся в теле нет никакой возможности быть в общении с умосозерцаемым без посредства чего-либо телесного. Ибо всегда превзойдет что-нибудь наше, сколько бы ни усиливался ум прилепиться к сродному и невидимому, как можно более отрешаясь от видимого и уединяясь сам в себя. И сие увидим из следующего. 13. Дух, огонь, свет, любовь, мудрость, ум, слово и подобное сему не наименования ли первого естества? И что же? Представляешь ли ты себе или дух без движения и разлияния, или огонь не в веществе, без движения вверх, без свойственного ему цвета и очертания, или свет не в смешении с воздухом, отдельно от того, что его как бы рождает, то есть что́ светит? А каким представляешь ум? Не пребывающим ли в чем-то другом? И мысли, покоящиеся или обнаруживающиеся, по твоему мнению, не движения ли? Представляешь ли какое слово, кроме безмолвствующего в нас или изливаемого (помедлю говорить, исчезающего)? Да и мудрость в твоем понятии что́, кроме навыка рассуждать о предметах Божественных или человеческих? А также правда и любовь не похвальные ли расположения, которые противоборствуют – одно неправде, а другое ненависти, и как сами бывают напряженнее и слабее, возникают и прекращаются, так подобными и нас делают и изменяют, производя в нас то же, что краски в телах? Или надобно рассматривать Божество, сколько возможно, Само в Себе, отступившись от сих образов и собрав из них какое-то единственное представление? Но что же это за построение ума, которое из сих образов собрано и не то, что они? Или как единое, по естеству своему не сложное и не изобразимое, будет заключать в себе все сии образы и каждый совершенно? Так трудно уму нашему выйти из круга телесности, доколе он, при немощи своей, рассматривает то, что превышает его силы!

Поелику всякая разумная природа хотя стремится к Богу и к первой причине, однако же не может постигнуть ее, по изъясненному мной, то, истаивая желанием, находясь как бы в предсмертных муках и не терпя сих мучений, пускается она в новое плавание, чтобы или обратить взор на видимое и из этого сделать что-нибудь богом (по худому, впрочем, расчету, ибо что видимое выше и богоподобнее видящего, и притом в такой мере, чтобы видящий поклонялся, а видимое принимало поклонение?), или из красоты и благоустройства видимого познать Бога, употребить зрение руководителем к незримому, но в великолепии видимого не потерять из виду Бога.