Творения. Том первый. СЛОВА.

Рассвирепел на нас царь [110] злоименный; он вознеистовствовал прежде на себя, отвергшись веры во Христа, а потом стал уже нестерпим и для других. Не смело, не по примеру других христоненавистников, передался он в нечестие, но прикрывал гонение личиной кротости и, подобно тому пресмыкающемуся змию, который владел его душой, всякими ухищрениями завлекал несчастных в одну с собой бездну. Первой же из его хитростей и козней было страждущих за христианство наказывать как злодеев, чтобы нам не иметь и чести мучеников, ибо и в сем завидовал христианам сей великий муж. А вторая лесть состояла в том, что делу своему придавал имя убеждения, а не насилия, чтобы произвольно уклоняющимся в нечестие тем больше было стыда, чем меньше предлежало им опасности. И он привлекал кого деньгами, кого чинами, кого обещаниями, кого разного рода почестями, предлагая их в глазах всех не по-царски, но совершенно раболепно. На всех же старался действовать очаровательностью речей и собственным примером. Кроме многих других, делает он покушение и на Кесария. Какое тупоумие и даже безумие надеяться, что уловит Кесария, моего брата и сына таких родителей!

12. Да позволено будет продлить слово и насладиться повествованием, как услаждались присутствовавшие при сем чудном деле! Доблественный муж, оградившись знамением Христовым и вместо щита прикрывшись великим словом, предстает пред сильного по оружию и великого по дару слова, не теряет твердости, слыша льстивые речи, а является как борец, готовый подвизаться словом и делом против сильного в том и другом. Итак, поприще открыто; вот и подвижник благочестия! С одной его стороны Подвигоположник – Христос, вооружающий борца Своими страданиями, с другой – жестокий властелин, то обольщающий приветливыми речами, то устрашающий обширностью власти. И зрителей также два рода: одни остаются еще в благочестии, другие увлечены уже властелином; но те и другие внимательно наблюдают, какой оборот примет дело; и мысль, кто победит, приводит их в большее смущение, нежели самих ратоборцев. 13. Не убоялся ли ты за Кесария, не подумал ли, что успех не будет соответствовать его ревности? Но не сомневайтесь: победа со Христом, победившим мир. Всего более желал бы я пересказать теперь, что было тогда говорено и предлагаемо, потому что в сем прении немало расточено тонких оборотов и красот, которые не неприятно было бы для меня возобновить в памяти. Но это вовсе не приличествовало бы времени и предмету слова. Кесарий решил все словоухищрения его, отверг скрытные и явные обольщения, как детские игрушки, и громко возвестил, что он христианин и будет христианином, однако же царь не удалил его от себя совершенно. Ему сильно хотелось пользоваться и хвалиться Кесариевой ученостью; и при сем-то случае произнес он следующие, часто повторяемые у всех слова: «Благополучный отец! Злополучные дети!» Ибо сим поруганием он благоволил почтить вместе и меня, известного ему по афинскому образованию и благочестию.

Между тем Кесарий, сберегаемый до второго представления к царю, которого гнев Божий благовременно вооружил против персов, возвратился к нам как блаженный изгнанник, как победоносец, не обагренный кровью и прославленный бесчестием более, нежели блистательными отличиями. 14. Такая победа, по моему суждению, гораздо выше и почтеннее Юлианова могущества, высокой багряницы и драгоценной диадемы. И повествованием о сем превозношусь я более, нежели как стал бы превозноситься, если бы Кесарий разделял с ним целое царство. Если он уступает злым временам, то делает по нашему закону, который повелевает бедствовать за истину, когда потребуют обстоятельства, и не изменять благочестию из робости, но также и не вызываться, пока можно, на опасность, как страшась за свою душу, так щадя и тех, которые повергают нас в опасность.

Когда же мрак рассеялся, далекая страна прекрасно решила дело, оружие очищенное (Пс. 7:13) низложило нечестивца, а христиане снова восторжествовали, нужно ли говорить, с какой тогда славой и честью, при каких и скольких засвидетельствованиях принят опять к царскому двору Кесарий, как будто он через сие оказывал, а не сам получал милость? Новая почесть заступила место прежней. И хотя государи переменялись по времени, однако же доброе мнение о Кесарии и его первенство при дворе было непоколебимо. Даже государи препирались между собой в том, кто из них более ласкал Кесария и кто имел более права назвать его искреннейшим другом и приближенным. Таково было благочестие Кесариево, и таково воздаяние за благочестие! Пусть слышат о сем и юноши и мужи, и пусть той же добродетелью снискивают подобную знаменитость все, которые домогаются оной и почитают ее частью благополучия! Только благих трудов плод благословен (Прем. 3:15).