Творец

Случается, и правда такое бывает, случается, что одно мгновение может изменить все. И, если вы, так же как и я считаете, что вся жизнь состоит из мгновений. Из маленьких отрезков времени. Сложенных в одной полой трубе в виде цветных осколочков. Если вертеть такую трубу и смотреть прищурившись одним глазом, то, все закрутится как цветной калейдоскоп. Но, скажете вы, при этом приняв убедительную позу перед зеркалом (я — то всегда так делаю), — О чем это ты?

Допив кофе он направил свой Мерседес к ее окну. Потихоньку дождался прихода мужа. Отследил этот нелепый поцелуй в ручку и начал охотится за ее взглядом. Сначала в нем была все та же пустота, но затем, когда бородатый ушел, она украдкой достала телефон и прочитала его послание. Улыбнулась и начала быстро работать пальчиками. Александр достал трубу в ожидании послания. И оно действительно пришло спустя минуту.

…нам нужно встретиться, — только и гласила фраза. Потом пришла еще одна, с цифрами. Это означало, завтра опять нужно было отправляться на работу. И судя по цифрам, где-то в шесть часов вечера. Он прикинул и ответил так:

19:00 наше кафе.

И поставив точку, на прощание посмотрел на нее. Она улыбнулась и спрятала телефон в сумочку.

Он, поехал домой.

* * *

Теперь она была естественной. Без грима, без макияжа, без парика. Смотрела на него, так просто. Как смотрят девочки на своих отцов вернувшихся с войны.

Между ними произошло четыре движения. Всего четыре.

Первое — он посмотрел на нее. Так спокойно и тихо посмотрел, как никто другой. Как будто именно сейчас ему разрешат дотронуться к той неведомой пустоте, на которую смотрел в своем кафе, о которой читал и мечтал. К пустоте из своего леденящего детства.

Второе — она закрыла глаза. Но и там в своей щемящей темноте она увидела его.

Третье — он взял ее руку и положил в свою ладонь. И она провалилась, завязла как приманка в липкой паутине. Боясь усугубить свое положение лишним движением. И жить, именно в эту секунду очень захотелось жить, жить, и жить.

Четвертое — он поцеловал ее. И она сразу же все простила себе. Скрываемый от мужа блеск в глазах. Ранний, придуманный уход с работы. Их встречу на вечерней станции метро. Поездка в его авто, куда-то за город. Его взгляд, свои мысли, его руки, губы. Она простила его себе.

Потом, после, он гладил ее плечи и целовал ее пальцы, и ей уже не было стыдно за то, что она захотела в этот вечер, захотела побыть женщиной.

— Ты замужем? — спросил он.

— Да, — тихо ответила она.

— Я знаю, но хочу тебе сказать, что-то очень нужное, ты должна знать.

— Что же это? — она доверчиво окунулась в его омут.

— Я хорошо зарабатываю на жизнь. Просто, как бы это правильнее сказать, нетрадиционным, что ли способом.

— Мне плевать, — промурлыкала она и нежно посмотрела ему в глаза. Там был все тот же омут. Глубокий, холодный и любяще — беспощадный.

— Я убиваю людей.

— Мне плевать, — в той же интонации произнесла она и поцеловала его влажные губы. Ее пальчики теперь путешествовали по его лицу, исследуя морщинки и трещинки.

— Заказ мне передают в конверте. Я плохо знаю своего хозяина, но…

— Мне плевать, — нежно прошептала она на ушко.

Но он не унимался:

— Я помню его по детству. Тогда, после ледяной степи я впервые очутился в большом городе. Зимой, чуть не околел на вокзале. Хотелось есть, мне очень хотелось есть. Я умирал, какой раз по счету и не скажу даже.

— Главное что ты есть, — прошептала она и устроила свою голову у него на плече.

— Я хочу чтобы ты это понимала. Я встретил его когда погибал, погибал в прямом смысле этого слова.

— Я понимаю тебя, — промурлыкала она.

— Знаешь как выглядит смерть? Думаешь это старуха в черном плаще и острым инструментом наперевес?

— А это не так? — смущенно спросила она. И, как будто замерзнув прильнула к его плечу еще ближе. Обняла, прикрыла глаза и мягкой щекой провалилась в окутывающею теплоту.

— Ты такой теплый, — прошептала она, — я даже не верю что ты был способен когда либо замерзать.

— Что? — как будто не совсем расслышав, переспросил он. Но она уже замолчала готовая слушать.

— Смерть как невеста, — запустив свои длинные пальцы в ее светлые волосы, продолжил он, — она приходит в лучшем своем платье. И ты смотришь на нее и взгляда оторвать не смеешь, не можешь. Как то, самое сокровенное, что может быть ждал всю свою жизнь. От ее глаз— леденящих, бездонных и манящих тебя. От ее рук — прохладных, ласковых, умелых. От ее слов…

И шепчет она тебе, — Любимый! И ты веришь ей, как ни одной женщине не верил. Он как мать, плохого не скажет, лишнего не даст, чужого не возьмет. Шепчет тебе на ухо, щекочет пухом, льет медом.

— А он?

— Он спас меня, — очень тихо произнес Саша и еще крепче обнял ее, — а затем научил всему и дал профессию. Я никогда не спорил, никогда не говорил лжи. Всегда делал так, как мне говорил он. Но лица его, я уже не помню. Когда он пристроил меня в школу, где меня обучали искусству смерти, от него изредка приходили короткие письма. Где он искренне просил всегда слушать только его.

— И ты всегда делал так?