Творец

До обеда время тянулось катастрофически медленно, Сенька ни в какую не хотел говорить, что удумал. Он даже не поскупился и вызвал такси, в котором завязал мне глаза. И все ради того, чтобы до последнего сохранить интригу. Но как только он снял повязку, и я увидел длинное, одинокое здание за черной оградой, смысл его сюрприза сделался очевидным. Коварная пружина времени словно бы поддалась и выстрелила настолько быстро, что я даже не успел насладиться всеми последующими моментами.

Когда мы проходили через пост охраны, передо мною протрепыхали волнительные перспективы. Я понадеялся на чудо, позволил себе мечтать о том, что Мари отпустят со мной, и мы снова запремся в моей мастерской, и я никогда не буду выпускать ее руки. Но этим грезам не суждено было сбыться.

Сеня организовал для меня встречу с Марией, а если быть точным, обольстил жабу (надсмотрщицу моей нимфы), и та сдалась, пообещав устроить короткое свивание. Я должен был, минуя дорожки общего пользования, пробраться к кустам шиповника, что росли в самом дальнем конце так называемого «сада» и, притаившись там ровно в полдень, ждать. Влюбленная жаба дала четкие инструкции, что да как говорить на посту охраны, и мы с Сеней беспрепятственно проникли в белокаменную цитадель обреченных, затаились в кустах и стали ждать.

Приближение Мари и ее сопроводительницы мы почуяли издалека. Расцветающая тетка намарафетилась перед встречей с Семеном, не забыв искупаться в одуряющих шлейфовых духах, которые заволокли узкую безлюдную тропку. Напротив оговоренного места жаба остановилась и, подведя Мари вплотную к зеленящимся кустикам, что-то шепнула ей на ухо. Сама же, раскачивая задом словно кормой, направилась к скамейке.

Сеня вынырнул из своего укрытия и занял оборонительную позицию на соседней сидушке, чем ввел жабу в ступор. Дальнейшего развития их водевиля я уже не наблюдал, меня позвала Мари (бедняжка по-прежнему плохо видела).

Из кустов я выйти не мог, жаба настаивала на максимальной конспирации, опасалась, что нас засекут камеры, которых здесь, скорее всего, было видимо-невидимо. Но я мог взять ее за руку. От прикосновения она вздрогнула, но руки не отняла, присела на корточки и потянулась ко мне, вжимаясь в кустарную преграду.

— Я знала, что ты придешь, я знала, — шептала она, покрывая мои пальцы поцелуями. — Олег Владимирович говорил, что тебе сейчас тяжело, но ты справишься. Он передал твои подарки.

— Какие подарки? — удивился я.

— Ну как же?! Арфа, скрипки и пианино. Как только у нас появилась музыкальная комната, жизнь многих приобрела смысл. Вика больше не пытается удавиться в душе, а Кристина перестала безвылазно сидеть в палате. Она, оказывается, умеет говорить! Для нас всех это было откровением. За пять лет, что она провела здесь, никто ни разу не слышал ее голоса. Играть, конечно, никто из нас не умеет, но мы стараемся. Г. даже выписал нам репетитора, он приходит три раза в неделю и учит нотной грамоте. Недавно мы устраивали домашний концерт, и Олег Владимирович пришел послушать. Он познакомился со всеми, кто пытается учиться, а мне сказал, что я очень талантлива, и он уже ждет следующее представление.

Двоякое чувство копошилось у меня под ребрами: хотелось орать от жалости к этим несчастным, и в то же время радоваться, что даже в таком аду они пытаются отыскать свое счастье. Мне сделалось совестно, я увидел себя в неприглядном, меланхолично-трупном свете. У меня никто не отнимал свободы, есть руки, ноги и более или менее функционирующие мозги, талант. У меня есть талант, черт возьми! А я закапываю себя с головой в пески собственного бессилия и отчаяния, вместо того чтобы хотя бы попытаться что-то изменить!

— Да моя дорогая, мне было очень тяжело от того, что ты заперта здесь, — выдавил я сквозь подступающие слезы. — Но теперь, когда я увидел, что ты держишься гораздо лучше меня, я справлюсь. Я довершу нашу работу. Обещаю.

Мы еще немного побыли вместе, держа друг друга за руки сквозь ветвистую преграду, а потом жирный жабий голос позвал мою прелестную нимфу. Я снова остался один.

После клиники Сеня намеревался потащить меня в кабак, но я запротестовал. Мне хотелось поскорей докончить работу над Кирилловым заказом и приступить к действительно важной задаче — к аметриновому раю.

Мучения с формовками и отливками античных героев продолжались еще неделю. Все это время я изнывал от потребности вернуться к нашей с Мари затее. Меня манили охристо-фиолетовые свечения, фиалково-лавандовый дух, меланхоличный шелест вереска на продуваемых скалистых вершинах. Кирилл чувствовал неладное, и из мастерской меня не выпускал, каждый раз придумывая разные предлоги, чтобы остаться. Но, в конце концов, работа была завершена, и я, шалея от творческого запала, помчался в мастерскую к своим холстам и мольбертам.

Глава 16